Карлейль отмечал: «Силен был тот, кто имел церковь». Историк имел в виду единство мировоззрения, которое дает церковь. После Октября семнадцатого такой религией в России станет ленинизм. Он явится тем идейным и духовным раствором, который намертво скрепит красную новь. Но для этого следовало выжечь из сердец Бога Небесного и бога семьи: отца ли, мать ли, или гордость за свой род.
И выжгли.
И люди стали принадлежать Системе.
Ни в чем другом Ленин не определял свои позиции столь однозначно, как в отношении к государству. Уже стала афоризмом его знаменитая фраза:
«Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства».
Ленин усвоил навсегда как непреложную истину: рабы не сбросят цепи без уничтожения господ. А господа — это все, кроме тех, кто не стоит за станком или не пашет. Следовательно, социалистическое государство было, есть и будет, дабы защищать трудового человека. И он, Ульянов-Ленин, призван организовать эту защиту, служить ей и отдать ей свою жизнь — это для него свято.
Ради освобождения рабочих от угнетения, кабалы он заключит договор с дьяволом, возьмет деньги у кого угодно (сатана — это так, детские игрушки) и согласится на что угодно — любые жертвы, любую кровь. Без революционного насилия справедливое устройство мира для рабочего человека недостижимо. Понимание этого определило не только политику, но и весь психический, душевный склад Ленина. И именно здесь вместе с победой таилось и его поражение. И, умирая, великий Ленин так и не осознал, что насилием никаких устойчивых форм бытия (в том числе, разумеется, и экономического) создать невозможно.
Ленин заранее был обречен на поражение.
Все, что они, марксисты, вывели как непреложные законы экономики, бытия, оказывалось блефом, утопией. Доказательства вздорности их представлений, превращенных в государственную политику, последовали незамедлительно: топор палача не успевал обсыхать от крови. Лишь террором, безграничным принуждением можно было заставить существовать это государство и как-то шевелиться экономику. Палач стал выдыхаться, а государство — разваливаться. Прежде рухнули величавые декорации первого государства социализма, после обнажилось гнилое, исчервленное нутро, и погодя Земля услышала отчаянный стон целого народа…[48]
А тогда, в семнадцатом, Ленин знал определенно одно: Парижская коммуна, а раньше республика Робеспьера пали от недостатка решительности. Надо действовать, не отвлекая внимание и энергию на жертвы. Только безграничное революционное насилие откроет возможность к существованию государства рабочих и крестьян. Он, Владимир Ленин, знает это определенно.
