Это же все равно что публично сознаться в преступлении всей философии ленинизма, его тиранической сущности.
Эпохальный террор и деспотическое правление Сталина целиком обязаны марксизму-ленинизму; так сказать, его производные, ибо это учение проповедует диктатуру и насилие как неизменно костоправные условия захвата и удержания власти. Генеральные секретари, как и система их властвования, тоже лишь производные этого учения и никак не порождение исторического вывиха. Все стройно вписывается в марксизм-ленинизм.
Существование советского государства логически обусловлено доктриной, жестокой и античеловечной, построенной на голом принуждении, подавлении и лишении людей всех прав, кроме одного — быть рабочим механизмом, безгласным придатком государственной машины.
Свою бюрократическую, бесконтрольную власть они называют правлением партии, перебрасывая мостик на все понятие народа, от которого они уже давно отделились всей особой системой прав, льгот и бессудности.
Площадь перед их главной резиденцией — Красная (кстати, с первых же дней захвата власти они скромно заняли дворцы, и только дворцы, открыв счет с дворца Кшесинской), не потому что красивая (хотя это так), а по прилитой крови, из народа пролитой. И красные они по гордому самоименованию — по пущенной ими из других крови; и знамена у них красные — тоже по пролитой крови. И должны их вожди — и Ленин, и Сталин, и Троцкий, и Дзержинский, и Молотов, и Менжинский, и Ягода, и Ежов, и Берия, и все-все — щеголять в красных рубашках, красных костюмах под красными галстуками и в красной, скрипящей, как человеческий стон, обуви. И это было бы по справедливости.
И на груди у каждого на цепочке, вроде боцманской дудки — кляп или намордник, дабы не терять времени и сразу заткнуть рот любому, ежели что не так. И эти кляпы и намордники тоже должны быть красные.
Именем красной правды все должны или молчать, или мусолить назначенные слова.
Дух народа, закованный в объятия скелета.
Ленин не был тем провидцем, который предвидел вместе с крушением Германии и возвращение земель, потерянных с Брест-Литовским договором.
Ленин считал их утраченными для России. Об этом свидетельствует его успокоительное заявление для партии. Успокаивать, наверное, следовало — итог договора оказался разрушительным не только для национального достоинства, но и для всей хозяйственной жизни.
«Подъем производительности труда, — пишет Ленин в 1918 г. (почти сразу после заключения договора), — требует прежде всего обеспечения материальной основы крупной индустрии: развития производства топлива, железа, машиностроения, химической промышленности. Российская Советская республика находится постольку в выгодных условиях, что она располагает — даже после Брестского мира — гигантскими запасами руды (на Урале), топлива в Западной Сибири (каменный уголь), на Кавказе и на юго-востоке (нефть), в центре (торф), гигантскими богатствами леса, водных сил, сырья для химической промышленности (Карабугаз) и т. д.».
