Видя такую беду, Идар уговорил старейшин собрать сходку. Поляне явились на Майдан все почти беспробудно хмельные, слушать никого не стали, старейшин разогнали, едва не побив, самого Идара зарубили секирами, а княжий двор порушили и пожгли. Немногие трезвые дружинники, пытавшиеся унять баламутов, все до единого полегли в неравной сече.
Совершив все эти злодейства, хмельные поляне объявили своим князем Желана, который в благодарность за такую честь заколол перед богами немало быков, овец и птицы, после чего выкатил на Майдан великое множество бочек с брагой. Тут уже пошел — день за днем, ночь за ночью — такой пир, что не заметили, как явились здесь и там на Горах древляне, не побрезговавшие ни брагой новоиспеченного князя, ни добром его неразумных подданных, ни их женами и девами. Всякий же, кто, опамятовавшись, пытался выдворить незваных пришельцев, тот был порублен — и древлянами, и хмельными до беспамятства своими. Во хмелю разве различишь, где свой, а где чужой?
Тут-то и подоспел Кий со своей дружиной…
Удивляло, что от браги — не от меда! — столь захмелели поляне. Знать, готовил Желан свою брагу каким-то одному ему ведомым способом. Тем и угодил, что крепче обычной оказалась его брага. На том и нажился.
— Как будем, други? — обратился князь к дружинникам и прочим своим кметам тем зычным голосом, который не раз уже перекрывал, бывало, шум сечи. В тот час когда все вы, не щадя крови своей и живота[30] своего, добывали полянской земле безопасности, добра и славы, в тот самый час эти, которых согнали вы теперь на Майдан, только и знали, что бражничали да разоряли и жгли ваши дворы, бесчестили ваших жен и дочерей. Хуже гуннов и гультяев! Да к тому же впустили древлян на Горы. Как будем?
Дружина угрюмо молчала, неласково поглядывая из-под шеломов. Молчали ратники и вои — среди виновных было немало их родичей. Молчали братья князя и бояре. От их молчания душа у каждого виновного уходила из головы к ногам, а ей навстречу — от брюха до самой глотки — шла дурнота нехорошая, то ли с похмелья тяжкого, то ли от страха великого.
Валялся в ногах у княжьего коня Желан — борода нечесана, щеки обвисли, под глазами набрякло. Бабьим — с перепугу — голосом вопил:
— Выслушай, княже! Не вели казнить! Не по своей воле я… Они сами меня князем объявили, сами! Не я, не я!
— Они сами, говоришь? — Усы князя шевельнулись недоброй усмешкой. — А ты и рад стараться, согласился?
— Так ведь не согласись я, — хныкал Желан, — они бы меня секирами зарубили! Убили бы меня!
