Максим из Кольцовки | страница 46

Максим открыл тетрадь, хотел заняться заучиванием итальянских слов. Из калитки вынырнул мальчик и побежал по дорожке, размахивая пачкой газет.

— Экстренный выпуск! Кайзер объявил войну России!

Ухватив газетчика за болтающуюся сбоку сумку, Максим задрожавшими руками взял у него газету.

Строчки поплыли перед глазами, сливаясь в одну линию. Не сливалось и не убегало только одно слово: в о й н а!..

Вернувшись домой, усталый и словно обворованный, Максим, не раздеваясь, лег на кровать. Ночью, лежа с открытыми глазами, он все думал и думал, но не мог осознать всех последствий того нового, что так стремительно ворвалось в жизнь, вчера еще полную надежд и мечтаний.

Не разбираясь еще в происходящем, охваченный патриотическими чувствами, Максим решил идти добровольцем в армию и сказал об этом Феликсу Антоновичу.

— Ты не имеешь права распоряжаться собой, «многообещающий бас»! — почти закричал тот. — Знаешь ли ты, что если бы не твой бас, ты бы сейчас свиней пас! А теперь, когда перед тобой открывается большая дорога, ты кидаешься на убой! Выбрось это из головы и продолжай заниматься.

…Неудачи царской армии на фронте и агитация за войну до «победного конца» означали, что много еще потребуется «пушечного мяса», — было ясно, что Максима призовут в армию по возрасту. Ошустович решил спасти своего ученика, как он справедливо думал, от верной гибели, временно надев на него рясу.

Максима вызвал к себе настоятель и объявил, что приезжий архиерей берет Максима с собой. Венчание и посвящение назначили на ближайшее время.

«Нашли выход, — подумал с горечью Максим. — Безвольный, несамостоятельный я человек!»

Его, мечтающего о музыке, пении, жизнь, словно водоворот, кружит и несет, куда ей захочется: то монастырский хор, то пастырские курсы, а теперь — посвящение. Ему хочется петь: «Чуют правду!..», а жизнь приказывает тянуть «Спаси, господи…» Что же это такое? Судьба?

Судьба! Да есть ли она? На этот вопрос Максим ответить не мог. Обстоятельства его жизни складывались порой так неожиданно, — то хорошо для него, то плохо, — что невольно думалось о существовании какой-то неодолимой силы, делающей все по-своему.

Встретился же он с Ошустовичем, Мелентием. Благодаря им, познал музыку Чайковского, Глинки, — каким светом радости озарилась его пустая беспросветная монастырская жизнь!

Казалось, вот-вот он переступит порог оперного театра — и вдруг дверь внезапно захлопнулась: война!.. Феликс Антонович, окончательно укрепивший его уверенность в том, что он будет оперным певцом, теперь сам же, вместе с Мелентием, делает его дьяконом… Если это судьба, то как несправедлива и жестока она!