— Чешется, черт бы его побрал! Заедят, проклятые! — Офицер пригнул голову, плечом почесал за ухом и проворчал злобно: — Да, попали мы с тобой в переделку. Пожалуй, не выкрутиться. Знаешь, давай так: не будем друг дружке кровь портить. Я белый, ты красный, а судьба у нас теперь одна. Ты мне вот что скажи: красные считают, будто мужчина и женщина равны. Ты в это веришь?
— Верю.
— Ну, а как же это сделать, чтоб они и вправду были равны?
— Сделать, и все.
Он с улыбкой покачал головой.
— Ну, знаешь, большевик из тебя… Веру свою объяснить не можешь.
— Почему не могу? — Я разозлился. — Женщин не притеснять. Не бить. Девушек не продавать.
Он снова усмехнулся.
— Ты в России, конечно, не бывал?
Я покачал головой.
— Ну вот. А мне довелось. В России девушек не продают. Не думай, не большевики запретили, и при царе не продавали! Или лучше возьмем Париж. Слыхал, есть такой город? Столица Франции.
— Слыхал, — с гордостью сказал я.
— Слыхал? — он с интересом взглянул на меня. — Ну слыхать, может, и слыхал, а как там живут, понятия не имеешь. Так вот, мне офицеры рассказывали, которые в Европе побывали, баб там не бьют, не ругают. И думаешь, мир и благолепие? Ни черта! Француженки мужей ни в грош не ставят, что хотят, то и вытворяют! По пяти любовников заводят.
— Чего ж удивительного, Франция — буржуйская страна!
Он усмехнулся.
— А ты знаешь, кто такие буржуи?
— Буржуи? Богачи, вроде наших баев. Тоже, небось, по пятнадцать жен берут, вот те и заводят любовников!.. У твоего отца сколько жен?
Улыбка сползла с его лица.
— Ты вот что, отца моего не задевай! И кончай со своим большевизмом! Суешь его к месту и не к месту, а сам ни черта не смыслишь!..
Он со злостью отвернулся.
«Не смыслишь!» Ему легко смыслить — в России был! В русской школе, небось, учился! Если бы я своими глазами повидал Россию, я бы сумел ему ответить!.. Положил бы офицерика на обе лопатки, дядю Николая порадовал бы. Эх, дядя Николай! Увидеть бы тебя хоть одним глазком! Тогда б и смерть не страшна!..
…Мы с матерью сидели в кибитке, когда прибежали соседские мальчишки: «К вам русский идет! Русский!» Я вскочил и бросился к двери. Но у входа в кибитку уже стоял высокий светлоглазый человек в фуражке. Я метнулся в угол, в другой, потом подбежал к матери и спрятался за ее спиной. Мама почему-то была совершенно спокойна.
Человек в фуражке поздоровался с мамой по-туркменски, как-то странно произнося слова. Потом сел на кошму, мама подала чай, и они стали разговаривать. Гость, словно настоящий туркмен, неторопливо переливал чай из чайника в пиалу и обратно.
