Настырный | страница 37
— Слушай, не морочь мне голову! Выбирайся отсюда, покуда темно, и не лезь не в свое дело… Пойми, Осман-бай все равно сделает так, как захочет. И никто даже пикнуть не посмеет. Не валяй дурака, спасай свою голову.
Я слышал, как шелестела под его ногами трава, потом вдалеке затрещали сучья, и все стихло.
Вскоре в деревне громко забрехали собаки. Значит, Якуб там, пошел прямо к Осман-баю. Для Сапара это еще хуже. Якубу нужно будет обелить себя, и он потребует его смерти. Теперь я не сомневался, этот человек способен на все.
Но, может быть, народ все-таки встанет завтра на защиту Сапара? Плохо только, что никто не знает правды, люди не понимают, почему Сапар освободил меня. Осман-бай сказал, что я убийца, убил Сапарова брата. А они верят…
Пойду по кибиткам. Расскажу все, как есть… А если схватят, выдадут меня Осман-баю? Все равно надо рисковать, другого выхода нет!
Когда я подошел к крайнему дому, деревня уже затихла. В кибитках темно, голосов не слышно, очаги еле тлеют.
И только в байском дворе с треском вздымается вверх жаркое пламя тамдыра. Едва огонь слабеет, опускаясь за высокую стену, все вокруг сразу погружается в темноту и густая зелень садов плотной тучей ложится на деревню…
Невдалеке послышался печальный напев.
…В Аркаче, возле высоких зеленых гор, жили когда-то юноша и красавица девушка по имени Айна. Она с детства любили друг друга и жили мечтой о счастье. Но богатая родня Айны воспротивилась, не захотела соединить влюбленных. Черная туча разлуки распростерла над ними мрачные свои крылья.
Тогда, чтобы спасти свою любовь, они решили бежать, уйти за горы, в чужие края.
Задыхаясь, изнемогая, карабкаются влюбленные по горам, они знают, что погоня идет по их следу. А там, у подножия горы, все еще виден Аркач, видно родное селение. Там остались мать и отец, братья и сестры, друзья и подруги. Остались луга, на которых они когда-то резвились, источник, возле которого они впервые открыли друг другу свою любовь, осталось радостное, беззаботное детство… Сейчас, сейчас, едва они минуют последнюю кручу, все скроется из глаз, исчезнет навсегда… Чужой народ, чужая жизнь ждет их за высокими горами…
Тоска стиснула сердце девушки, и из глаз ее полились слезы. А юноша схватил гиджак и, не в силах унять рыданий, заиграл в безысходной тоске: «Аркач остался, моя Айна!..»
И вот сейчас на гиджаке играли эту грустную мелодию…
Мне всегда кажется, что гиджак рассказывает только о печальном. Он просто не умеет веселить. Даже в тех мелодиях, которые на дутаре звучат радостно и задорно, гиджак приглушает радость, заставляет думать: а так ли уж все это весело…