Обратимся к обнаруженному нами тексту его «Заявления»:
«В Комитет Учред. Собрания или Главнокомандующему чехо-словацкими войсками, или штабу Народной Армии.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, бывший Главнокомандующий Урало-Оренбургским фронтом, затем политический комиссар при командующем 11-й армии Харченко, хочу явиться в настоящее время в Уфу и, считая себя и партию, к которой я принадлежал, побежденной, хочу отдать себя в руки властей нового правительства. Народ стремительно сбрасывает советскую власть и властным голосом требует немедленного созыва Учредительного собрания. Я социалист-народник и чувствую эту силу, которая как лавина вдруг хлынула из недр народных с Востока на Запад и которая по России восстанавливает свои права и прекращает гражданскую войну. Неужели я должен идти против и навязывать народу Советскую власть, когда она ему так опостылела. — Нет. Пусть я отдамся в руки новых властей, пусть я погибну как изменник, но идти против народа не могу Я не хочу быть преступником; я не могу больше оставаться в рядах большевиков. Слишком много пришлось пережить за это короткое время экспериментов. Я измучен постоянными угрозами, арестами, расспросами со стороны Центральной советской власти всякому; кто не желает больше оставаться в их рядах. Я не могу больше допускать унижение человеческой личности, когда без твоего ведома, без твоего спроса или желания распоряжаются тобой как пешкой, а потом бросают в тюрьму или приставляют к стенке для расстрела. Нет, я не могу смотреть как развивают среди товарищей кровожадность, мне больно, что такая масса хороших молодых сил гибнет как с той, так и с другой стороны и это в то время, когда бедная истерзанная Россия так нуждается в этих молодых силах, чтоб не быть окончательно порабощенной внешним врагом.
Нет, я не могу больше... (отточие в документе. — И. П.) смотреть на эту кровавую развязку, когда каждому должно быть ясно, что лозунг Учредительного Собрания победит, что бесполезно оказывать какое бы то ни было сопротивление, так как нет более веского доказательства нежелания советской власти, если сами народные массы восстали против этой власти и как ураганом сносят одно здание за другим, построенное большевиками на песчаной почве (разве может быть более доказательства). Что же может быть более убедительным доказательством для народника-социалиста, если он должен прислушиваться, если не к голосу народа? К чьему же голосу он должен прислушиваться, если не к голосу народа? Вот уже несколько месяцев, с тех пор, как оставлена Уфа большевиками, бросил я оружие и покинул лагерь своих бывших соратников. Лучшие месяцы провел я среди этого народа, пока пришел к этому заявлению, которое пишу Вам. Я бродил из конца в конец, от деревни к деревне и ничего нигде не слышал, кроме радости, что освободились от большевиков. Точно от нашествия татарского ига вздыхает теперь свободная деревня. Как могильная плита давили рассказы крестьян о бесчинствах Красной армии. Я чувствовал всю горечь, всю [справедливость] этих рассказов и краска стыда заливала мне лицо. Нет, я не могу больше выносить этих пыток — я, народник, не могу идти против народа. Я приду к Вам после долгих мучительных бессонных ночей, после страшных пережитых мучений, после долгой внутренней борьбы, которая поселилась во мне с момента выступления против Вас — социалистов, чехословаков. Долг и совесть терзала меня; я не выдержал и хочу придти теперь сюда к Вам, к новой власти со спокойной совестью, так как не чувствую за собой никакого преступления, кроме моей бывшей принадлежности к партии большевиков, если это вменять мне за преступление, и отдаться в Ваши руки. Я сдаюсь, я буду в Вашей власти, судите меня, делайте со мной, что хотите, но [я] исстрадался, измучился, я хочу жить таким же свободным гражданином, как и Вы все, если имею на это право, или пусть я погибну как пленник, — иного выхода для меня нет.
