происходило с ее телом в эти мгновенья,
как умерла от рака матки, несправедливо,
как расчленили ее тело…
Ничем из этого я не могу поделиться с Ханной, раз уж она не хочет, подумала я, и вдруг Ханна сказала, что, о да, вспомнила кое-что, но ведь Тереза жила очень давно и не может быть, чтобы я была здесь точно из-за нее, я улыбнулась, ну разумеется, я могу быть здесь из-за нее, буквально, потому что я пишу о ней, и, следовательно, это она привела меня сюда, где время необозримо, точно такое, какое достойно её, словно взяла меня за руку, сказала я, ведь человек пишет сердцем, как писала она, но ей Святой Дух спустил сверху перо, когда кружил над ее головой в образе голубя, и она поймала его рукой… нет, прямо телом своим… а мне мешает повязка, кроме того, обычно я пишу на компьютере, так что ничего не могу поймать… я сказала так и ждала, что она спросит, а о чем точно вы пишете?
— а о чем вы пишете? — спросила Ханна, но я, естественно, не могла рассказать ей всё, что написала бы, если бы не эта повязка, поэтому, подумав немного, ответила:
— о единственной счастливой любви, случившейся здесь, на Земле,
и она рассмеялась, я услышала ее смех — неожиданно сильный, звонкий, но его услышали и с соседних столов, какой-то господин повернулся к ней так, что ножки его стула проскрипели по паркету столовой, а одна дама, через несколько столов от нас, надела очки, до того лежавшие рядом с ее прибором, и, не скрываясь, стала бесцеремонно разглядывать Ханну,
— вы шутите? — произнесла Ханна, успокоившись,
— нет, конечно,
и все же мне удалось ее спровоцировать… вот только нельзя было просто так, между глотками вина и жеванием, объяснить ей, что именно я имела в виду, но она снова спросила меня, на это раз шепотом, потому что почувствовала, что после ее смеха в столовой стало тихо, я это тоже почувствовала,
— нет, вы шутите?
— ничуть, обязательно напишу,
сказала я откровенно, будто и в самом деле верю в это, даже призналась ей, что лишь жду, когда доктор мне снимет повязку, потому что левой рукой писать неудобно, буквы такие кривые, каракули-закорючки цепляются друг за друга, и мысль или теряется или запутывается сама собой, а здесь даже нет компьютера, не разрешают… пока я всё это говорила, я видела, что она наклоняется ко мне, наверное, хочет мне сказать что-то, чего никто другой не должен услышать:
— есть писатели, которые пользуются диктофоном, — прошептала Ханна, которая как будто попыталась вникнуть в проблему, не знаю только, почему она мне это прошептала, она меня удивила… мне бы и в голову не пришло — писать с голоса, за пределами букв…
