— а как ее зовут?
— Ханна.
— Ханна.
Я подойду к ней сама,
— я подойду к ней сама, благодарю вас…
прошептала я ей почти в самые губы, сестра
Евдокия отпрянула и, улыбнувшись, удалилась, вся… она кивала, проходя мимо столов, и многие смотрели ей вслед…
Ханна…
сейчас и мне надо, наконец, сдвинуться с места, пройти мимо пустого стола в центре, обогнуть его и подойти к третьему кругу столов, это не близко, третий круг самый дальний, это хорошо, а взгляды сидящих тоже провожают меня… Ханна подняла глаза и смотрит на меня, уже чувствует, что я иду к ней, больше некуда,
— я могу сесть с вами? сегодня все занято, а я не знала… мест нет… и моего столика нет,
ее рука огибает пространство и указывает на стул слева от нее… затем опускает, протягивая ее ко мне,
— тут все садятся как придется и потом остаются там, куда сели, уж не знаю почему… пока стол не уберут…
я успокоилась.
— я Ханна,
сказала она, но я уже знала, назвала и свое имя, посетовала, что не могу дотронуться до нее,
— я не могу подать вам руку,
наверное, надо бы объяснить, почему, но это и так видно, она спросила, сильно ли я пострадала, да нет, немного, можно сказать даже — никак,
— повезло вам… в сущности, я не знаю, что с вами случилось…
Она и не может знать, я не люблю говорить об этом… да и стоит ли? я не уверена, больше ничего я ей не сказала, но она не прервала разговор, не обиделась на мое молчание, только спросила, действительно ли Шуберт мне не мешает, нет, он мне не мешает, я даже угадала, кто играет:
— Рубинштейн?
— да, Рубинштейн,
так что звуки совсем гармонично переливаются в ночь — я жду, когда они стихнут, не засыпаю до конца, сказала я ей, и она не восприняла это как упрек, даже обрадовалась, в ее глазах мелькнуло подобие улыбки, мне стало приятно, а глаза у нее совсем синие, но все же какие-то тревожные…
— у вас красивое имя, Ханна, — сказала я, вообще-то я хотела сказать про глаза… ее отец — немец, поэтому так и назвали.
А потом мы замолчали, потому что официанты стали разносить еду, поставили перед нами тарелки, бокалы, бутылку вина, шепот в зале стих ненадолго, а потом возобновился вновь,
— сегодня будет индейка, — сказала Ханна, — а вино — от доктора.
Я спросила, в котором часу он обычно приходит, она пожала плечами, каждый раз по-разному, иногда в девять, а иногда в десять, но никогда не раньше, чем стемнеет и море за террасой исчезнет, правда, в лунную ночь оно не исчезает… поэтому по пятницам ужин подают позже… странно, я этого не знала, а все узнавали это сразу по приезде, сам доктор им это сообщал…
