Вся окружавшая нас природа вдруг явственно вызвала в памяти картину Ивана «Пейзаж, нарисованный чаем», которая и дала имя роману М. Она висит над моим письменным столом. Я наблюдаю за ней уже много лет. На рисовой бумаге, окрашенной разными чаями, несколько темно-зеленых островков плавают в голубоватой жидкости. В глубине картины угадывается какой-то большой кусок суши. Меня не покидает непреодолимое чувство, что это не пейзаж, а клетки, может быть, даже клетки метастазы. Время от времени они словно бы движутся и растут, очень осторожно и почти незаметно, словно боятся спугнуть того, кто смотрит на картину.
Мы добрались до нашего «Дома ветров» в одуряющей тишине раннего послеполудня. Мне было немного грустно, немного тревожно… Было такое чувство, что меня обманули, причем обманули в чем-то сущностном… Майское греческое солнце жарило вовсю, хотя сквозь эту жару время от времени прорывался резкий холодный ветер. Где же я нахожусь — в горах или на море?
Мы вошли в дом, спустили жалюзи, чтобы спастись от ослепительной белизны за окном, и улеглись в постель. Я возле «внутреннего окна» с амфорами, М. с другой стороны. Я посмотрела на потолок, пытаясь представить себе ту, другую кровать точно над нами, и тут меня пронзила молниеносная догадка, она же разгадка этого помещения.
Мы лежим в бывшей церкви! Причем как раз в ее алтарной части! Потолки, расположение стен и окон, да и самих помещений, даже предметы — все подтверждало предположение, что это перестроенная церковь. Я сказала М.:
— Да это же церковь!
Он осмотрелся, пытаясь расшифровать окружающее пространство, стремительно преобразовать его в своем воображении и абстрагироваться от реальности, и ответил:
— Да, действительно церковь. Но ты посмотри перед собой!
На стене напротив нас, над пышными барочными деревянными консолями висели две иконы. Напротив меня икона с ликом Христа, напротив моего мужа икона Богородицы с младенцем на руках. Они находились в застекленных ящичках, оснащенных сигнализацией, и по стилю очень сильно отличались от всего интерьера.
— Это восемнадцатый век, — шепнул М.
— Я не буду спать в церкви. Пошли наверх, там тоже есть кровать, — шепнула я.
— Там тоже церковь, — ответил М.
Мы оказались в ловушке.
— Неужели ты не видишь, что все вокруг совершенно больное, — быстро зашептала я. — Ты что, не понял, что вся эта «коллекция» помечена знаком тернового венца?
— Да нет же, это лавровый венец, — убеждал меня он.
