Я следую нашему плану. Который заключается в том, чтобы продолжать жить, как обычно. И вот я здесь. Живу, как обычно.
Я оглядываюсь на пустынный газон, окружающий муниципальное здание. Его, осмелюсь предположить, называют «коммунальным садом».
Сегодня утром я проснулась, думая о Шарпах. Я пыталась о них не думать, но они все равно пробирались в сознание, держась на самом его краю. Вспышки паники, пузыри в воде. Два бледных, раздутых от воды трупа на нержавеющей стали столов. Наша вина.
Я ощущаю себя так, словно за мной наблюдают. Ощущение слежки не исчезает с того момента, как мы покинули остров. Но после вчерашних новостей оно усилилось. Я всматриваюсь в серые дома и пустынное пространство вокруг них, ища источник этого чувства, но мы, похоже, не вызываем у местных жителей ни малейшего интереса. Никто на нас не смотрит. Если тот, кто убил Шарпов, каким-то образом нас выследил, если за нами действительно следят, то ничем пока себя не выдают. Конечно, это чувство может быть обусловлено и чем-то совершенно другим. Я думаю о холодном шампанском, которое мы пили на Бора-Бора, — неужели это было всего неделю назад? Шампанское, отправленное нам с другой стороны света. Эдди ведь тоже мной интересуется. Разве не мог он послать кого-то следить за мной после моего возвращения? И теперь он проверяет меня, наблюдает. Я охватываю взглядом весь жилой комплекс. Вон молодой белый парень шагает у парковки, прижав телефон к уху. Чернокожий мужчина сидит в рабочем фургоне, готовясь уезжать. Старая леди входит в дом напротив, волоча на буксире сумку на колесиках. Ничего подозрительного. Никто не выглядит как убийца. Никто меня не ищет, я лишь промокшая женщина, ждущая, пока кто-то ответит на звонок в дверь. Я смотрю вверх, на сотни окон, в которых отражается серое небо. Так много окон. Куда больше, чем в самолете на дне южной части Тихого океана.
Я снова нажимаю на кнопку звонка. Долго, неторопливо.
Фил вздыхает. Камера чертовски тяжелая. Я его не виню.
Сейчас девять утра. Они наверняка уже проснулись. Я не сплю с рассвета, и со всей возможной искренностью утверждаю, что это не лучшая идея для плавного возвращения к работе. Сегодня мне предстоит каторжный труд. Я мало знаю Холли, но этого достаточно, чтобы понять: сегодняшняя работа будет изматывающей. Но, как говорил Мураками, мастер каторжного труда: «Боль неизбежна. Страдание — личный выбор каждого».
Я снова нажимаю на кнопку звонка.
