— О, нет, нет! Весь вопрос в том, как вы проведете здесь ночь?
Дама немного подумала и вдруг звонко расхохоталась, по-детски всплескивая руками в черных перчатках.
— Боже мой, как это все смешно и весело! Точно на необитаемом острове!
Голуа было вовсе не весело, но он обрадовался, что кончились эти рыдания, от которых у него самого щипало в горле.
— Ну-с, теперь расположимся как дома. Помогите мне снять жакетку. Так. Положите куда-нибудь. Только не на ваши противные бумаги. Возьмите еще шляпку. Как вас зовут? Виктор? У меня есть кузен Виктор, он служит в алжирских стрелках. А меня зовут Мадлен. Хорошенькое имя? Теперь я от вас потребую огромную услугу. У меня совсем мокрые сапоги и чулки. Вы должны их снять и повесить сушить.
Мадлен села на груду связок деловых бумаг и протянула ноги. И Голуа, высокий, худой, как палка, несгибающийся, должен был стать на колени и первый раз в жизни расстегивать бесконечные пуговки дамских сапожек.
Кое-как он управился с этой трудной работой, постоянно понукаемый Мадлен:
— Скорей, мне холодно, я простужусь!
Оставались чулки, но перед этой задачей Голуа прямо стал в тупик.
Мадлен сама помогла ему, приподняв край платья:
— Отстегните там!
Голуа вспомнил, что у женщин, кажется, бывают подвязки и стал искать, путаясь длинными сухими пальцами в кружевах dessous[4].
— Я не нахожу подвязок, — заявил он отчаянным голосом.
— Как, вы думаете, что я ношу подвязки? Да вы с ума сошли или приехали с Сандвичевых островов? Неужели вы никогда не видели, как раздевается женщина?
— Никогда в жизни! — мрачно ответил Голуа.
Мадлен нагнулась, рассматривая бритого чиновника, как диковинного зверя. Потом вся откинулась назад и суровый архив огласился неудержимым, захлебывающимся хохотом.
Когда чулки, наконец, были сняты и перед глазами Голуа мелькнули бледно-розовые ноги, обнаженные немного выше колена, он с трудом поднялся, чувствуя себя усталым и разбитым, а по спине бежали струйки горячего пота.
Мадлен быстро подобрала ноги и уселась на бумагах по-турецки, продолжая хохотать. Голуа, развешивающий длинные дамские чулки на шкафу с секретными документами, был так смешон!
Но скоро надоело сидеть. Попробовала ходить босиком. Пол каменный, холодный.
— Снимите ваши штиблеты, а сами можете ходить в носках.
— Но, сударыня, мой ревматизм…
— Пустяки, пустяки! Бог знает, когда просохнут мои чулки и сапоги.
Голуа снял штиблеты и подал Мадлен.
— Я должна прежде чем-нибудь обернуть ноги. Что это там за бумага на столе? Дайте ее сюда.
