— Мужик твой скрылся?
Тут опять немного опомнилась я. Поглядела спокойно, говорю:
— Чего ему прятаться? Чай он не вор.
— Большевик он у тебя.
Не пойму сразу, чего хочет Анна, а она с добром ко мне. «Я, говорит, никому не скажу. Если дома спрятала его, пускай перепрячется. Найдут казаки — не помилуют». Подошла Наталья, Николаева жена, мигает мне через плечо: айда посекретничам. Увела меня на двор, спрашивает:
— Чего будем делать?
А я и сама не знаю, говорю ей:
— Нас не тронут, женщины мы.
Наталья тогда рассердилась на меня.
— Какая ты надежная, Настасья! Разве можно оставаться на глазах у всех? Один Прокоп утопит нас с головой за наших мужиков. Сколько хлеба отобрали они у него для неимеющих?
— Так чего же будем делать?
— Спрятаться надо нам.
— А ребят куда?
— Ребят оставим на денек, их не тронут. Уйдут казаки — вернемся. Не уйдут, попросим бабушку Фектисту поглядеть.
Слушала я Натальины слова и так расстроилась сердцем, хоть самой зареветь впору. Шутка ли дело — из своей избы бежать! Да и куда я пойду? Мужики — солдаты, они ничего не испугаются, могут оборониться, если кто нападет. Дома оставаться — тоже боязно стало. Злые есть среди казаков. Натравят на меня, скажут им: это — жена большевика, самого главного коновода.
Только хотела пойти к бабушке Фектисте, чтобы поглядела за моими ребятишками, слышу — кричат на улице:
— Казаки по избам ходят!
Бросилась я в сени, выскочила на двор. Пометалась из угла в угол, опять прибежала в избу. Схватила маленького на руки, большенькому сказала:
— Иди к бабушке Фектисте, сиди там целый день. Я приду скоро.
Он плакать начал, у меня сердце разрывается. Подумала-подумала, говорю себе:
— Что будет, то и будет. Никуда не пойду. Вышла с обоими ребятишками во двор, погнала корову в стадо, а стадо давно за околицу выгнали. Корова не идет, упирается. Хлыщу ее прутиком по спине, приговариваю:
— Иди, иди!
Навстречу мне Лаврентий без шапки, косым глазом ухмыляется. Володимира очень не любил он и радовался больше всех, когда казаки приходили. Остановился около меня, ехидничает.
— Куда коровенку гонишь?
И что со мной сделалось — сама не помню. Подняла я голову на Лаврентия да прямо в глаза и говорю ему:
— Косой бес, не радуйся!
Домой я не вернулась. Гляжу, Прокоп идет с двумя казаками — так во мне и упало все. Ребенок на руках камнем лежит, другой за подол держится. Двигаю ногами, ничего больше не вижу. Вся улица туманом покрылась. Иду по дороге, а кажется — в яму падаю. Храбрюсь все-таки, сама себя подбадриваю. Пересекли казаки дорогу мне, говоря:
