— Айда с нами!
— Куда?
— В теплое место.
Я заупрямилась, один казак за руку дернул.
— Не ломайся! Сама знаешь, куда тебя вести надо. Сказывай, где мужа схоронила?
Тут и я притворилась маленько.
— Что вы, родимые! Разве спрашивают нас мужики, где они хоронятся? Сами ищите, я ничего не знаю.
— А если мы тебя заставим сказать?
Опять я притворилась.
— Как вы меня заставите сказать?
Один казак плетку показал.
— Вот этой штукой: она всем бабам языки развязывает.
Другой казак, постарше, изругался.
— Не разговаривай много с чертовой бабой. Веди в сарай, там скорее скажет.
Так и задрожала я вся. Поправила платок, говорю:
— Вы хоть детей моих не пугайте. Чего я такое сделала, чтобы в сарай меня?
— Ладно, не разговаривай.
Увидала я, как Прокоп притворно над бедой моей вздыхает, словно смелее стала. Взяла большенького за руку, утешаю.
— Ты, Ваня, не бойся, это дяденька нарочно пугает нас.
А он — даром маленький: восемь лет ему — знает, какие казаки. Вцепился в подол мне ручонками, побелел весь. Ведет казак по улице меня, народ смотрит. Кто жалеет втихомолку, кто радуется. Дошли до избы, где бабушка Фектиста живет, упрашиваю я казака:
— Обожди немного, ребятишек оставлю старухе. Куда с ними пойду? Неужто и на них вину будете искать?
Казак кричит:
— Ты, тетка, меньше говори. Жалобами меня не тронешь, а тебе за это хуже будет.
Стала целовать маленького я и вдруг заплакала. Что со мной сделалось? Не могу и не могу успокоиться. Тут еще ребятишки мои крик подняли в два голоса, словно ножами режут. Как и шла потом — не помню. Запер казак меня в Павлов сарай на гумне, сижу, как крыса в ловушке. Слезы прошли уж, не плачу. Думаю, как беде своей помочь? Посидела в одном углу, в другой пересела. Ах, мучители! Такая меня злость взяла, стала я землю под плетнем ковырять, чтобы убежать из сарая. Наковыряла пальцами маленькую ямку, бросила. Какой толк! Без лопатки все равно ничего не сделаешь. Сижу, думаю. Неужто пытать они меня будут? Этак я и Володимира выдам и Николая. Неужто не вытерплю? Ущипнула себя за руку двумя ногтями — больно. Еще сильнее ущипнула — терплю. Узнать хочется: буду или не буду кричать я, если меня пытать станут. Всякие мысли пришли в голову. Увидала булавку на груди у себя, думаю: дай еще булавкой уколю себя хорошенько. Ткнула в бок посильнее — вскрикнула. Нет, не стерплю. Прислонилась головой к плетню и давай плакать. Всю жизнь свою вспомнила: как девчонкой была, как замуж выходила за Володимира, как на войну провожала его при царе. Стоит Володимир перед глазами у меня, упрекает.
