Но радость от первого снега длилась не долго — слишком уж сильна была взрослость Анатолия, слишком долго он лишал себя радости. Вместе со снегом к ночи пришел холод, и тогда Нун стал цепенеть. И так, цепенея, все ходил и ходил по камере. Он больше не читал стихи. Пребывание в тюрьме научило его молчанию.
К Новому году возобновились допросы. Сначала они были абсолютно бессмысленные, похожие друг на друга как две капли воды — такие же, как были раньше.
Но потом вдруг все изменилось. Анатолий очень хорошо запомнил момент, когда допрос стал другим. И интуицией, каким-то мистическим шестым чувством понял, что и в жизни его произойдут серьезные изменения, что все будет по-другому. Интуиция узников развивается и крепнет сама собой.
В тот день его повели на допрос с утра, но не на второй этаж, где обычно допрашивали все эти месяцы, а перевели через двор в совершенно другой корпус. Это было странно: идти по двору, по выпавшему снегу, который уже стал подтаивать и чернеть — белая роскошь не сохраняется в Одессе долго. И он чуть не опьянел от свежего воздуха, ударившего в голову, как молодое вино. Он шел бы так и шел — часами, сутками, до конца жизни! Но все перемещение длилось меньше пяти минут.
Под надзором двух вооруженных конвоиров Нун быстро пересек двор. Его ввели в двухэтажное, по виду — административное здание, завели в какой-то коридор. И очень скоро он оказался в комнате, ничем не напоминающей прежние помещения для допросов. Скорей, это был рабочий кабинет, уставленный строгой рабочей мебелью.
В кабинете были двое. С удивлением Анатолий увидел того самого следователя, который был на обыске в его квартире, допрашивал в самый первый раз и даже кормил бутербродами с чаем. Этот следователь сидел за столом и что-то писал.
В кресле у окна сидел еще один — высокий мужчина в штатском. Этого человека Нун видел первый раз в своей жизни.
— Садитесь, Анатолий Львович, — любезно сказал следователь, указав на стул. — Рад сообщить вам, что документы по вашему делу скоро пойдут в суд. Следствие закончено.
— Это радость? — Нун опустился на стул, не в силах сдержать ухмылку.
— Понимаю вашу иронию, — вздохнул следователь. — Может быть, у вас есть какие-то вопросы?
— Есть. Один, — мгновенно насторожился Анатолий — тюрьма выбила из него все иллюзии и доверчивость, и он прекрасно теперь знал: когда следователь проявляет любезность, это всегда не к добру. — Почему мне не разрешают свидания? Почему меня не может навестить моя родная сестра, Роза Львовна Нун?
