Нун молчал. Теперь он понял все. Его пытались сломать другим образом. Липкая струя ледяного пота скатилась вдоль позвоночника. Было даже страшно представить, что его ждет…
— Хочу дать вам один совет, — кагэбист обернулся уже в дверях, — вы ведь писатель? Вы должны хорошо подбирать слова, так? Как вы думаете, с каким словом ассоциируется тюрьма? Что самое главное в тюрьме?
— Я не знаю, — Нун смело выдержал его взгляд, — это два разных вопроса. Я никогда об этом не думал.
— На самом деле слово одно. Молчание, — веско сказал кагэбист. — Тюрьма — это молчание. Запомните это, Анатолий Львович. Если хотите выжить.
На следующее утро, около 6 утра, еще даже не рассвело, в его камере появился конвойный.
— Нун, собирай манатки! — крикнул. — Да побыстрей. Тебя переводят.
У Анатолия почти не было вещей. Все они легко поместились в сетчатой авоське — то, что он успел собрать дома, во время ареста. Поэтому через десять минут он уже шагал по длинному коридору следом за конвойным, а сзади его сопровождал еще один, появившийся из ниоткуда, вооруженный конвоир, демонстративно держащий руку на кобуре и дышащий в затылок.
Нуна снова провели через двор, но в этот раз в сторону, противоположную от административного здания, к выходу. Он успел разглядеть кованые ворота и стоящий за ними микрофургон. Возле ворот ему сковали руки сзади наручниками.
— Такое правило, — даже как-то любезно сказал конвоир.
— Куда меня везут? — Анатолий не сильно рассчитывал на ответ, однако конвоир неожиданно ответил, возможно, потому что Нун вдруг пробудил в нем что-то человеческое:
— В тюрьму на Люстдорфскую дорогу.
Анатолий похолодел. Об этой тюрьме рассказывали настоящие ужасы — о невыносимых условиях содержания, о жестоких порядках… Да и близость кладбища играла на руку любителям распространять страшные слухи…
Пожалуй, это было самое мистическое место города — между кладбищем и тюрьмой, дорога ужасов… И вот теперь ему предстояло отправиться в этот ад, в самую страшную неизвестность, точно по этой дороге — между кладбищем и тюрьмой… Между смертью и жизнью…
Лестница была извилистой, стены — выщерблены, и пока Нуна вели наверх, он все время думал о тех, чьи ноги истерли эти шаткие ступеньки. Сколько уголовников ходило по этим узким проходам, сколько судеб навсегда оборвалось в этих ужасных стенах? И вот теперь он в самой страшной уголовной тюрьме — кошмар, который не мог привидеться и во сне, потому что не снились ему такие сны. Его сны всегда были счастливыми.
