-- Ну, пошевеливайся, малыш! Удивительно грубый голос для такой молодой девушки.
Хьюго почувствовал, как вспыхнул,-- и в это мгновение подъехало такси; оба направились к нему.
-- Можно вас подвезти? -- Хьюго не верил самому себе.
-- Очень любезно с вашей стороны,-- томно отозвалась она.
Через несколько часов, по дороге домой на рассвете, Хьюго, рассеянно шагая, впервые в жизни пожалел, что он не католик. Тогда он сейчас направил бы стопы прямо к священнику -- исповедаться, покаяться и тут же получить отпущение грехов.
Сибилла позвонила утром: сообщила, что родители ее, приехавшие сюда, на восток, на свадьбу, собираются в Нью-Йорк и хотят захватить ее с собой. При обычных обстоятельствах, получив такое известие, он не скрыл бы разочарования -- в самом деле нежно любил Сибиллу и без нее чувствовал себя всегда каким-то потерянным. Но сейчас его окатила волна облегчения: момент конфронтации, когда ему придется рассказать невинной, доверчивой жене о своем чудовищном поступке, недостойном ее прощения,-- или, еще хуже, солгать ей,-- откладывается.
-- Хорошо, дорогая,-- согласился он,-- поезжай в Нью-Йорк с мамочкой и папочкой, повеселись как следует. Ты заслуживаешь отдыха. Оставайся там сколько захочешь.
-- Хьюго, ты так добр ко мне, что я готова проявить слабость и расплакаться...-- В трубке раздался звук поцелуя.
Хьюго чмокнул свою трубку в ответ; повесил ее, прислонился головой к стене и в муке закрыл глаза. Одно он знает наверняка: больше не станет встречаться с этой блондинкой -- Сильвией! Сильвия... звучит почти как Сибилла... Каким испорченным и может быть мужчина!
Утолив за несколько мгновений страсть, он лежал на громадной двуспальной кровати -- сроду таких не видел -- рядом с поразительным, дивным женским телом, открывшим для него фантастический мир наслаждений, который ему прежде и не снился. Уверен: доживи Сибилла до девяноста лет -- ей все равно не познать и десятой доли того, что уже познала Сильвия, по-видимому, с первого дня рождения. Ему, конечно, стыдно за столь греховные мысли...
В мягком полумраке освещенном лампой в самом углу, он посмотрел на часы. Ему нужно явиться на тренировку, в полной экипировке, ровно в десять. После каждого проигранного матча тренер заставлял их делать спринтерские пробежки по сорок пять минут ежедневно в течение всей недели. Неслышно застонал, предвидя, в каком состоянии будет в 10:45 сегодня утром. И тем не менее ему почему-то ужасно не хотелось уходить. Через час наконец с трудом оделся. Наклонившись над Сильвией, поцеловал ее на прощание. Она лежала улыбаясь в постели, такая свежая, как само это утро, и спокойно дышала. Как хотелось бы ему быть в таком блаженном состоянии...
