— Это вы сделали? — вопрошает старший лейтенант, начальник склада.
— Да, — признаюсь я.
— Берите швабру.
— Попозже.
Сначала мы с Бэрдом обрабатываем Бенсона. И уж потом я берусь за швабру.
Все еще не могу успокоиться. Они уже закончили, а у меня еще двенадцать вылетов. Они отправляются домой, а я остаюсь здесь. Вместе с ними в одном экипаже я прибыл сюда, а теперь остаюсь без них.
Одинокий
Одиночество в Лондоне бывает страшнее любого другого, будто город этим проклят. Что тебе миллионы англичан и шотландцев, американцев и поляков, французов и чехов и всех остальных, когда ты там одинок.
За обедом в «Савойе» осушил бутылку вина, потом все после обеда пил виски, но от этого ощущение тоски и неприкаянности стало еще сильнее.
Город под непрерывным обстрелом, и все будто придавлено чем-то ужасным и тяжким. С момента вторжения не было ни одного тихого дня, ни одной ночи, и кажется, этому не будет конца.
Земля уходит из-под ног. Мне надо с кем-то говорить, на кого-то смотреть, кто-то должен быть сейчас рядом... Но никого нет, я один.
В конце концов спускаюсь в метро и еду до Пиккадилли. От Пиккадилли до Кингс-Кросс, затем назад до Ватерлоо, затем снова Лестер-сквер, затем куда-то еще и еще... Все же так среди людей.
С некоторыми перекинулся парой слов. Один — канадец, он сошел на Ватерлоо, чтобы пересесть на южное направление, другая — девушка из Красного Креста, южноафриканка, уже два часа как она должна была бы быть в Кембридже на свидании, потом еще одна сомнительная особа, кажется, она подумала, что я к ней пристаю, а может, так оно и было. Наконец езда мне надоедает. Стою в раздумье, куда пойти. Хотя ясно, что это не имеет абсолютно никакого значения.
Чуть было не наступил на крохотную девчушку. Опускаюсь возле нее, чтобы проверить, не ушиб ли. Она спит.
Оглядываюсь. Обитатели подземки готовят свое подземелье к ночи. Все походные кровати разобраны, и большая часть пола застлана одеялами, пальто и бумагой. На них и устраиваются семейства. Бородатый старик, сидя на ступеньке, читает дешевую книжонку при резком свете подземных ламп.
Маленькая девочка у моих ног спит, разбросав свои золотисто-пепельные волосы и чуть приоткрыв губы. Ее мама (думаю, это ее мама) лежит на одеяле, постланном прямо на цемент, обняв другого ребенка.
Окидываю взглядом ряд двухэтажных коек у стены. Они все заняты. Какая-то женщина с изможденным лицом смотрит на меня. Пытаюсь ей улыбнуться. Но, по-моему, не очень выходит. Она в ответ даже и не пытается. К концу дня она уже выжата и не в силах выдавить из себя улыбку.
