Париж
Над Килем впервые вижу вблизи, как взрывается «крепость». Зенитки накинулись на эскадрилью впереди нас, чуть левее, рукой подать, и открывается громадная красная рана, а затем разлетевшиеся части, десять человек и куски самолета, стоящего пару миллионов долларов, смололо в пыль за одну сотую секунды.
Пока наблюдаем за ошметками пламени от этой «крепости», другая ныряет прямо вниз и мчит к земле кратчайшим путем. Снизилась, наверное, тысяч на пять, вдруг каким-то чудом взмыла, выровнялась и вот берет круто вверх. Где-то под нами застывает, сваливается на правое крыло — и в штопор.
— Два парашюта, — докладывает Шарп. — Вон еще один.
Мало что упомнишь, когда вылеты без передыху.
В день, когда идем на Париж, солнечно и видимость повсюду отличная. Заходим с запада, и, подбавив оборотов и натянув свою бронекуртку, начинаю рассматривать «Максима» и Елисейские поля. Вижу Эйфелеву башню и реку, почти все прочее, пожалуй; ведь есть время приглядеться.
Коли спросят, отвечу, что бывал в Париже, да вот путешествие на «летающей крепости» — больно хитрый способ посетить что-либо. Как ни ярко солнце, как ни чист воздух, ничего толком не видишь, когда до места четыре мили вниз.
И принимают невежливо. Никогда не обрадуются нашему появлению.
Настанет час, вернусь я в Париж, засяду в уличном кафе, поджидая, чтоб сел кто-то рядом и выслушал мой рассказ. Я объясню тому человеку, что мы вовсе не желали расколупать его страну. Всегда старались бросать бомбы только по нацистам. Но с двадцати тысяч футов не отличить нацистов от остальных людей, никого детально не рассмотришь.
Большой бенц
Снова на Берлин.
Проходя сквозь зенитный заслон над городом, одна из «крепостей» соседнего звена слева подалась с ревом на снижение, навстречу пальбе снизу. Самолет горит. Все четыре винта еле крутятся. Может, пилоту надо отомстить за что-то личное и он хочет удостовериться, что его бомбы легли куда надо ... или от пилота лишь кровавое месиво на кресле, и приборы разбиты, и второй пилот уже труп, и самолету боязно идти дальше в строю?
Наш строй разметало. Действуем в одиночку, увертываемся от зениток. Обороты довели до двух четыреста...
Часть своей эскадрильи обнаруживаем напротив.
— Истребители почти по курсу, чуть выше, — докладывает Бэрд.
Они мелькают, пересекая нам путь чуть не перед самым носом, и — вверх.
Сначала кажется, что это другая эскадрилья тяжелых бомбардировщиков, вытянутая в неладном порядке. Но это не бомбардировщики. И слишком их много. Это истребители.
