– Это не Уинтерли, а Мэнсфилды, – заметил Престон, взглянув на обратную сторону фотографии. – Гвиневра Мэнсфилд, тысяча девятьсот двадцать первый. Видимо, наши прабабушки. Или, скорее, твоя. – Он продолжал листать и изучать старые записи, на которых, между тем, был изображен и мой дед, гордо стоявший перед Грин-Манор. Когда Престон взял в руки следующую фотографию, он замер.
Фото, по-видимому, было сделано на балу, потому что на нем были изображены пары, танцующие под сверкающей хрустальной люстрой. В центре снимка женщина и мужчина улыбались в камеру. На ней было красивое ожерелье и элегантное сапфирово-синее платье, которое подчеркивало ее пронзительные голубые глаза. Высокий мужчина в смокинге рядом с ней обладал представительной харизмой. Мне не пришлось долго думать о том, кем они были.
– Должно быть, это твоя биологическая мать, – сказала я.
Престон кивнул. Он перевернул фотографию, на которой было написано: «Джорджина и Кеннет, 1991 год».
– Я уже видел ее фотографии. Она всегда выглядела очень веселой.
– Кеннет, кажется, тоже был хорошим парнем, – сказала я, думая о тете Катарине, которая чувствовала к нему гораздо больше. Задумавшись, Престон отложил записи в сторону и начал осматривать остальную часть сундука. Между старыми книгами был исписанный лист бумаги, и я заметила, как напрягся Престон.
– Это мамин почерк. – Его взгляд скользил по бумаге, когда он начал читать заметки на ней вслух. – Молитва освобождения, медальон, освященное благовоние, очищение духа, исполнение непостижимых желаний, сжигание костей… список почти бесконечен.
Медальон. Сжигание костей. Это показалось мне знакомым.
– Тетя Катарина, видимо, тоже искала возможность снять проклятие.
– По-видимому, – согласился Престон. – Тебе говорят о чем-то эти термины?
Я покосилась на него через плечо.
– Не особенно, но бабушка Лили точно должна что-то знать.
– Ведьма?
– Она не ведьма, Престон, – сказала я, на что он лишь пожал плечами.
Среди книг были истории о различных пожарах в Англии, старая книга о ведьмах с магическими заклинаниями, сборник проклятий западного мира, а также историческая хроника семьи Мэнсфилд, заканчивающаяся тетей Катариной и моим отцом. Под ними я заметила книгу в кожаном переплете, которая выглядела довольно потрепанной – так, как если бы кто-то брал ее в руки каждый день. Я нервно потянулась к ней и провела кончиками пальцев по обложке, на которой были вырезаны греческие буквы «альфа» и «омега».
