Мои пальцы дрожали, пока я пыталась вернуться к действительности. Хотя мне не особенно хорошо была знакома тетя Катарина, боль в ее последний день была мне очень близка. Как же тогда должен был чувствовать себя Престон?
– Все в порядке? – тихо спросила я после того, как ушла Бетти, через которую мы добрались до последней абсолютной истины. Я и сама знала, что вопрос звучит совершенно глупо, но лучшего мне в голову не пришло.
– Да. Просто это было… довольно тяжело, – пробормотал он, вытирая глаза. – По крайней мере, теперь я знаю, что произошло на самом деле.
Я кивнула, поняв наконец, почему у дяди Эдгара возникло такое чувство вины. Вероятно, он часто задавался вопросом, произошел бы ее акт отчаяния, если бы в тот день он был более внимателен и распознал признаки. Только обвинять его было не в чем. Это было решение тети Катарины – целиком и полностью.
– Она, должно быть, очень любила этого Кеннета, – сказал Престон. – Я знаю, что она любила и папу, но, наверное, по-другому. Кажется, она так и не смогла пережить смерть Кеннета. – На мгновение Престон полностью погрузился в свои мысли, как будто был в другом мире. Затем он посмотрел на меня и откашлялся. – Спасибо, Джун. Мы сделали большой шаг вперед.
Когда он это сказал, все мое тело охватило пульсирующее волнение.
– Подоконник, – прошептала я. Мне не терпелось взглянуть на него поближе.
Престон, очевидно, думал точно так же.
– Мы никогда туда не заглядывали. И должны исправить это как можно скорее.
Когда мы с Престоном подняли подоконник, мне чуть не стало плохо от волнения. Мы обнаружили множество фотографий и книг, которые казались такими древними, как будто они уже пережили века, и я почувствовала, как мое сердце чуть не выпрыгнуло из грудной клетки от предвкушения.
– Джун, – прошептал Престон, стоявший рядом со мной. – Это выглядит хорошо.
Я кивнула, но мой разум предостерег меня. Я не могла радоваться слишком рано. Престон взял стопку старых фотографий и опустился на светлый ковер. Я села рядом с ним. Первые снимки были в черно-белом цвете, портреты разных женщин, на которых мне сразу бросилось в глаза некоторое сходство.
– Видимо, это Уинтерли, – сказала я, глядя на красивую женщину с тонкими чертами лица, которая с прямой спиной сидела на антикварном кресле. Темные волосы у нее были элегантно уложены, и, хотя нельзя было разглядеть цвет ее глаз, во взгляде было нечто привлекательное. Изображение напомнило мне портрет Деборы Уинтерли из гостевого туалета, упавший со стены в вечер, когда отключили электричество.
