— Джек, ну пожалуйста…
— Будешь себя хорошо вести, помогу. Но только когда получу пленки и удостоверюсь, что ты точно собрался исчезнуть. А до тех пор и не мечтай. Я еще не забыл, как ты в меня целился.
Он почесал затылок, сунул руки в карманы, снова вынул.
— Думаешь, я тебя не понимаю, Джек? Но пойми и ты меня. — Он зачем-то поднял воротник пиджака, он действительно здорово нервничал, хотя его поведение было достаточно предсказуемо. — Джек, я тебя понимаю… — канючил он.
— А если понимаешь, тогда вперед! — Я показал жестом, чтобы он шел первым. Он покорно ждал на лестничной площадке, пока я выключал свет и запирал дверь. Мы спустились по лестнице (я живу на втором этаже), миновали гулкий вестибюль и вышли на улицу. В самом деле светало. Небо из черно-синего становилось сине-черным. В четыре утра улица была пустынна, как обратная сторона луны. Кошка не в счет.
— Темно, как у негра в заднице, — пробормотал Рубин.
— А ты что, бывал там?
— Слушай, Джек, кончай издеваться. Без тебя тошно.
— Ладно, больше не буду. Мой «бьюик» вон там, через дорогу.
Мы подошли к машине, я открыл дверцу, и Рубин мигом оказался внутри. Там он почувствовал себя в безопасности, закурил и даже замурлыкал начало какой-то песенки, пока я заводил двигатель.
Итак, в субботу, в четыре утра, мы, два неожиданных партнера в неведомой нам зловещей игре, двинулись в Нью-Кингстон.
Ох и долог же оказался путь до Катскильских гор, в окрестностях которых Рубин спрятал фильмы несравненной Керри Лэйн. Кстати, при других обстоятельствах это путешествие могло бы даже доставить удовольствие. В погожий майский денек в компании с прелестной спутницей — отчего не прокатиться? Но гнать машину в такую рань и темень, вдобавок справа от вас вжимается в сиденье крайне ненадежный тип с трясущимися руками и дурным запахом изо рта, — нет, это в первый и последний раз.
— Хочешь, расскажу, как я ввязался в это дело? — внезапно спросил Рубин, когда мы проезжали через Нью-Джерси, но тотчас умолк и молчал минут сорок. Я уже решил, что он спит. Нет, пошевелился.
— Меня больше интересует само дело.
— Я мог бы рассказать, — наконец ответил он, явно желая как-то загладить свою недавнюю свинскую выходку. — Я мог бы рассказать, если бы ты отнесся ко мне по-человечески.
— Почесать тебе животик?
Он закурил:
— Джек, перестань, ради Бога. Надоело. Давай спрашивай.
— Созрел, что ли? Тогда начнем. Почему в доме по Эджфилд-роуд столько газет? Вы что, по совместительству еще и министерство обороны вздумали пощипать?
