На расстоянии сотни метров за зданием гостиницы, на равнине, стоял маленький красный вертолет. Когда они добрались до него, он поразился отсутствию дверей у этого двухместного аппарата. Переминаясь с ноги на ногу, он с подозрением и изумлением воззрился на сопровождающего. Тот несколько раз повторил «оокей, оокей», что должно было означать полный порядок и отсутствие причин для беспокойства. С все нарастающей неуверенностью он вскарабкался в машину и тщательно пристегнулся ремнями безопасности. Мурлыча под нос какой-то мотивчик, юноша уселся на место пилота, подергал тумблеры на потолке, подавил на кнопки рычага управления, однако вертолет лишь чихнул несколько раз, но так и не завелся. Юноша возился с рычажками и кнопками с весьма озадаченным выражением лица, потом вспылил и громко выругался на своем непонятном языке, снял наушники, вылез и почти побежал назад к дому.
Да, не слишком обнадеживающее начало для полета. Сидеть ему было неудобно, но он никак не мог найти штанги, чтобы подрегулировать сиденье. Потом он хмуро отметил, что обивка на водительском кресле потерта, и вообще этот вертолет с облупившейся краской выглядел довольно дряхлым, и его сомнение только усилилось. Что-то здесь было не так.
Скорее всего, оператор летит на каком-нибудь другом вертолете или же после того, как они меня доставят на вершину, будет, возможно, снимать и с этого. Вероятнее все же с этого, ведь наверняка и съемочная группа считает деньги, рассуждал он, однако эти доводы его не слишком успокаивали. Он все яснее чувствовал — что-то разладилось… Может, именно забастовавший двигатель вертолета конкретизировал его сомнения, ибо до сих пор ведь все шло как по маслу. Правда, его порядком удивило, когда в аэропорту его передали на попечение мужеподобной — и внешне, и по поведению — черноволосой женщине.
— До скорого! — помахав ему рукой, крикнул режиссер, а сам куда-то умчался.
Женщина взяла его как ребенка за руку и вывела через заднюю или боковую дверь к ожидающей на улице машине. Он пытался завязать разговор и на английском, и на немецком, но женщина, успокаивающе отмахиваясь, только ободряюще повторяла: «Окей, окей».
Спустя несколько минут после бегства пилота, он почувствовал в животе противный болезненный спазм и понял, что желудок вот-вот расстроится. Час от часу не легче, в отчаянии подумал он, но тут же нашел оправдание, мол, скорее всего, временная боль в животе — это реакция организма на то, что, вопреки ожиданиям, все идет не совсем так, как планировалось. Он решил вылезти из кабины, размять спину и попытаться хоть так предотвратить безудержно нарастающую неловкость. Но тут он заметил бегущего со стороны гостиницы незнакомца — старше и намного плотнее предыдущего. Тот с видимым усилием забрался в кабину и с кряхтением втиснулся в кресло пилота. Чудо, что вообще поместился, подумал он, и как бы давая больше места пилоту, невольно отодвинулся ближе к открытому дверному проему. Новый пилот решительно пощелкал тумблерами, и двигатель с ходу завелся, после чего начал медленно отдираться от земли. Именно, отдираться, потому как во всем происходящем чувствовалось какое-то непосильное напряжение.
