Сломала лед — глядя на себя и женщину со стороны, с радостным удивлением отметил Вильмер и за весь долгий полет ни разу не задумался ни о себе, ни о том, как теперь сложится его жизнь.
А думать было о чем. Если точнее, то пришла пора признать, что длившийся двадцать восемь лет брак с Кристи иссяк. В этом мире все рано или поздно заканчивается. Но когда однажды оказываешься воочию перед фактом, то перемены очень усложняют жизнь. Невольно возникает странное впечатление, будто твоя неотъемлемая часть — как-никак двадцать восемь лет за плечами — безжалостно вырвана из тебя, после чего ты это уже не ты, а совсем другой человек, ставший им против воли, насильно, и в шкуре этого другого человека дальнейшая жизнь поначалу кажется совершенно немыслимой.
Вильмер с горечью подумал — Кристи даже не пришла проводить его на самолет.
В каком-то смысле ее появление могло бы еще больше осложнить ситуацию. Стоило только одному из них из-за случайной фразы, интонации или даже выражения лица потерять самообладание — и развитие событий становилось непредсказуемым. Тем не менее конец отношениям казался слишком внезапным, абсолютно неподготовленным. Прощание в аэропорту сгладило бы что-то во всем этом, оно придало бы бесповоротности разрыва видимость отъезда.
В аэропорт его отвез зять, с которым близких отношений у него не сложилось, да и как им возникнуть, если Вильмер видел этого человека несколько раз в жизни, кроме того, тот слабо владел эстонским, так что поговорить по душам или на серьезные темы не получалось. Единственным, что их связывало между собой, был факт, что именно этот мужчина — отец детей его дочери, внуков то есть. В обществе зятя Вильмер ощущал переходящее в неловкость отчуждение, и чужим он чувствовал себя все время, пока был в Торонто. Кругом полоскали скороговоркой на непонятном ему английском, и до шестилетнего внука никак не доходило, почему такой тупой, такой stupid дедушка не понимает, о чем он ему говорит.
Когда Кристи двумя месяцами раньше отправлялась к дочке, то главным поводом для поездки был тот, что внуки должны овладеть эстонским языком. Однако теперь жена и дочь в один голос цинично заявляли:
— Нет никакого смысла обучать детей эстонскому. Через какой-нибудь десяток лет им уже негде будет его применять.
А когда севшая в самолете рядом с Вильмером женщина обратилась к нему на чистом эстонском языке, он после первого легкого смущения обрадовался и почувствовал с ней даже некую общность — он смог выплеснуть все, что накопилось в его душе за последние дни и, главное, что она думала точно так же, как он.
