Нацизм всегда был богатейшим — может быть, даже самым богатым из всех возможных — источником образов и сюжетов для кинематографа, и теперь — в случае с «Человеком в высоком замке» — сценаристы просто не знают, что еще нового можно из него выжать. Ну и конечно, наличие двух параллельных реальностей — нашей исторической реальности, в которой нацизм проиграл, и альтернативной реальности, в которой живут герои сериала и где нацизм выиграл — ни в коем случае не является политическим или социально-философским высказыванием. О появляющихся в сериале кинопленках, на которых запечатлена кинохроника из «нашей» реальности, где нацизм проиграл, можно сказать что угодно: что они носят метафизический или мистический характер, что они воплощают саму идею фантастики как строительства альтернативных миров, что они символизируют наличие в истории свободы и развилок, что они являются необъяснимой сверхценностью или просто поводом для движения сюжета — но безусловно то, что эти кинопленки, как и разворачивающееся вокруг них детективное действо, не связаны с осмыслением той политической и исторической альтернативы, о которой они вроде бы повествуют. Вообще, в первом сезоне «Человека» смысл этих пленок и причина их ценности так и не объясняются — и эта необъясненность представляется не случайной: за ней стоят нежелание и невозможность сказать что-то новое о самом нацизме.
В политической истории России 2011–2012 годы запомнились массовыми протестами. После их бесплодного завершения происходящее во внутренней политике страны многие стали характеризовать как «застой» и «реакцию», а затем Россия вступила в эпоху внешнеполитических конфликтов. На этом фоне ряд известных и талантливых писателей-фантастов — а также один не замеченный ранее своим интересом к жанру киносценарист — опять обратились к истории, стали искать в ней развилки, но при этом явно осознавали, что сам по себе интерес к истории не может быть оправданием творчества, его надо подкрепить решением чисто эстетических задач — и тем самым отчасти ослабить.
Простота письма в художественной литературе сама по себе еще не достоинство.
То же самое можно сказать и об интересе к истории: писатель не обязан заниматься ей всерьез, к тому же, имея в виду политическую актуальность, история может быть лишь материалом, поводом, как говорил Александр Дюма — вешалкой.
И все же искренний интерес к социальной, политической, исторической проблематике, скорее всего, удовлетворится простыми стилистическими решениями — просто чтобы не затемнять мысль.
