Через час она вышла в большую комнату, где мы ее ждали, уже в белой тунике, как все весталки. Отец взял ее дрожащую руку и провел к возвышению перед священным огнем, где с торжественным видом стоял Тиберий. Я еще не видела Марцеллу такой красивой, ее глаза были цвета фиалок, когда она подняла на него свой взор.
Высшая весталка жестом показала, чтобы Марцелла встала на колени, и отец отошел назад. Тиберий, выступавший в роли верховного жреца, шагнул вперед. Положив руки на ее блестевшие черные волосы, произнес ритуальные слова:
— Моя возлюбленная, я принимаю тебя.
Медленно, локон за локоном, он начал обрезать ее длинные густые волосы. Казалось, что этой процедуре не будет конца.
Сидя между родителями и держа их за руки, я старалась не плакать. Украдкой глядя на маму, я видела, как по ее бледным щекам текли слезы. Черты папиного лица обострились, а глаза блестели. Агриппина приличия ради отвернулась в сторону, а Ливия и Калигула и не пытались скрывать своей радости. Они наслаждались каждой минутой обряда. Иногда они подталкивали друг друга локтем. В какой-то момент даже засмеялись. Сестра казалась ко всему безучастной. Когда упал последний локон и на голову надели повязку, не стало Марцеллы, которую я знала всю жизнь.
На следующий день после посвящения Марцеллы в весталки Тиберий поразил всех нас своим сообщением: Германику надлежит совершить турне по империи, а мой отец будет сопровождать его.
Мама начала спешно упаковывать вещи. Она носилась по комнатам, что-то складывала, что-то отбрасывала в сторону.
— Мы правда поедем со всеми?
Замерев на секунду над грудой туник, мама смахнула со лба завиток волос.
— Ты стала плохо соображать? Думаешь, отец откажется ехать с Германиком?
Нет, я так не думала, как и не представляла, что мама откажется сопровождать отца, хотя дальняя поездка, ограниченное пространство на корабле, неизбежное нахождение в обществе Агриппины казались весьма нерадостной перспективой. Смириться с ее отречением от нас было труднее, чем со злом, причиненным Ливией и Калигулой. Сколько я себя помнила, тетя всегда находилась рядом — властная, великодушная, вызывающая раздражение, любящая. Могла ли я простить ей предательство?
Приготовления к путешествию шли споро, даже чересчур. Я слышала, как отец невзначай сказал маме:
— Тиберий, должно быть, задумал это несколько месяцев назад.
Для встреч с Марцеллой оставалось совсем мало времени. Горько видеть, как тускнеет огонь в ее глазах. Став весталкой, моя сестра должна подавить свойственную ей жизнерадостность и очарование. Однако весталок окружают особым уважением. Они живут в отдельном доме. Все время служения они обязаны сохранять целомудрие, как сама богиня. Сидя с сестрой в большом приемном зале из мрамора, я обратила внимание, что, хотя Веста и священный огонь были олицетворением семейного очага и почитались в каждом доме, каждом городе и больше всего в самом Риме, нигде не было ее статуи. Веста — невидимая.
