— Не-е-е-е-ет! — несмотря на суматоху ближнего боя, ранение брата не осталось незамеченным Тайрос.
Откинув от себя резким взмахом покалеченных крыльев двоих сектантов, Тайрос подпрыгнула и несколько раз взмахнула крыльями, набирая высоту. Прорезанная кожа не выдержала напора воздуха, и рана разошлась, но главное татанка сделала — разорвала дистанцию, после чего, прижав крылья к телу, она приземлилась и, переломив револьвер, вытрясла стреляные гильзы из барабана, попутно доставая из кармана патроны. Тайрос щёлкнула рамкой, взвела курок и одного за другим пристрелила вновь рванувшихся к ней под крики своего пророка нападающих сектантов, а последний, на которого опять не хватило патрона, просто получил в морду тяжёлым оружием, выбившим у него несколько зубов, и был добит прежде, чем револьвер упал на землю.
Подскочив к оружию, татанка подняла его, быстро перезарядила и направила на то место, где ещё недавно отсиживался слепой старик, от которого теперь не осталось даже запаха, так быстро он удрал, как только понял, что его приспешники потерпели поражение. Потратив пару секунд на то, чтобы убедиться, что следующего нападения можно не опасаться, Тайрос подбежала к брату и опустилась перед ним на колени.
Выглядел тот, мягко говоря, не очень: хоть бой и длился недолго, и железка, вонзённая в горло закупорила рану, но всё равно кроме той раны, без сомнения повредившей важную артерию — вообще странно, что Тайт был ещё жив — было немало и других ран, так что под татаном натекла немалая лужа крови. Да и без того повреждений хватало: ещё один штырь торчал в груди, пронзив лёгкое, отчего ящер дышал с хрипом, последний рог тоже оказался отломан, а в стороне лежал кусок хвоста светло-синего цвета.
— Тайт, держись, сейчас в больницу пойдём, и всё будет хорошо! — наклонилась она поближе к раненому.
— Ты же знаешь, что не будет, — прозвучал тихий голос Тайта, — прошу только…
— Ни о чём не проси! — перебила его Тайрос. — Ты всё сделаешь сам! Сам! Я отнесу…
Она попыталась поднять его, но стоило ей только просунуть лапы под спину Тайта, как тот захрипел, застонал от боли, а после, выгнувшись дугой, зашёлся долгим кашлем и выплюнул на тротуар чёрный кровавый сгусток:
— Ты же знаешь, что я не жилец, — прошептал он, — оставь меня, но закончи моё дело! Иначе таких, — слабый кивок головой в сторону трупов сектантов, — станет больше. Мой дневник во внутреннем кармане, — он попытался шевельнуть лапой, но тело переставало его слушаться, — дневник… подсказки… тайник… — его речь утратила было осмысленность, превратившись в обрывочные бессвязные фразы, но вдруг он, видимо, задействовав последние резервы организма, громко и чётко произнёс: — Мы не те, кем кажемся! Открой глаза остальным!
