— А из чего он сделан? — неожиданно спросил Александр Николаевич.
— Жезел из чего? Кто знат! Он его не показывает. Ему самому сила такая дадена. А жезел — это просто инструмент, как у нас, к примеру, кайла. Одним словом, кудесник.
Тунгусов с неохотой поднялся.
— Пойду опять закопушки делать. Пустые все. Зряшное дело. Нет тут россыпи.
— Делай, что велено, — коротко, твердо сказал управляющий, хотя сам сознавал, что теперь трудно уже найти район, где реки, подающие даже слабые надежды на золотоносность, не подверглись бы поискам хотя бы вольных старателей. Россыпь в чистом виде в золотоносной реке почти отошла в область преданий.
Оскальзываясь сапогами на прошлогодней хвое, Тунгусов побрел по некрутому склону, обходя большие лиственницы, и в сердцах сшибая кайлой мелкую поросль и кустарники. Останавливался, поддевая мох и дернину, выворачивал крупные ноздреватые куски кварца тускло-охристого цвета. Это называлось делать закопушки. Работать не хотелось. Лицо и шея уже не просто зудели, а горели, как обожженные. Больно было голову поворотить. Расчесы в складках шеи саднило нестерпимо.
Денек стоял серенький, без солнца. Подсыхающие стволы с голо торчащими редкими ветками сливались в глазах в мелькающую пестрядь. Рубаха под пиджаком знакомо намокала между лопатками. Душно было и тошно.
Осколов неторопливо следовал поодаль, всматриваясь внимательно в вывороченные образцы.
«Чем он сейчас от меня отличается? — думал Иван, глядя на него. — Сукно на пиджаке подороже? Да еще тем, что спина не гнется. Ишь, наклоняется, а спина все как доска. Журавлиная походка, не нашей стати». Чувство всегдашней приязни шевельнулось в душе Ивана к этому человеку, чувство даже некоторой гордости своим доверенным положением, некоторой негласно признаваемой обоими опекой, даже — со стороны Ивана — ощущением какого-то тайного превосходства. Хотя человека этого Иван вместе с тем почему-то побаивался сильно.
— Нет! Нет ничего! — закричал Иван, разваливая влажно пахнущие землей и прелью глыбы. — Наносы одни!
Он хотел убедить Осколова, что все это смытые дождями и половодьем со склонов породы, в которых невозможно оказаться россыпи.
— Может быть, и так, — остановился наконец в нерешительности Осколов. — Тогда давай еще дудки заложим.
Делать дудки, то есть копать частые круглые метровые выемки, Ивану еще пуще не хотелось. Уж лучше опять шурфы с динамитом. Все вроде повеселее.
— Может, и есть тут где залежь, — рассуждал вслух Иван, — только без выхода на поверхность. А много ли мы вдвоем-то наковыряем? Пять шурфов поставили. Шестой будем?
