Завидев его, китаец еще более оживился, порывшись в своем ящике, протянул цыбик чая:
— Алая ванза, атласная, можешь открыть! Высокий чай, высокая фуза!
Это он нахваливал торговый дом, где брал чай для торговли вразнос, уверял, что лучший сорт, потому что ярлык в цыбике окажется напечатан на алом атласе.
— Да верю, верю! Все ходишь? — подавая деньги, улыбнулся ему Александр Николаевич, как знакомому.
— Зачем ходить? Он разъезжает! — раздался чей-то насмешливый голос. — Сам в корню, две ляжки в пристяжке.
— Моя мало-мало ходи, да!
Разносчик принялся кланяться, будто заводной. Ободренный покупкой, он выхватил из-за пазухи платок, встряхнул в маленьком смуглом кулаке: по черному шелку струились белые и желтые драконы.
Александр Николаевич, рассчитываясь за платок (даже не спросил, нравится ли Касе), наклонился с седла к китайцу, о чем-то настойчиво расспрашивая. Тот отрицательно испуганно замотал головой:
— Гизенга? Не знаю! Нету-нету!.. В руках ни разу не держал!..
— А желтую пшеничку держал? — мстительно тихо спросил Александр Николаевич, намекая на контрабандное золото.
— Не нада, не нада, пожалуста! Ничего не знаю!
Китаец отшатнулся с умоляющим выражением лица.
Среди старателей произошло движение, перешептывание. Тут же находились молодой парень Федоров и дед его, которые когда-то еще зимой жаловались управляющему на приказчика.
— Чего это он от китайзы-то хочет? — вслушивался старик.
— Коренчатый товар ищет. Вишь, барыня молодая, а квелая. Кумоха ее кумошит. Чахотка, говорят.
— Ишь, не везет ему, — примиренно вздохнул старик. — Чего же, не продают?
— Куды-ы, нужон он больно! — зло ответил парень. — Продай на сторону, скупщики узнают, голову свернут. Все плантации сосчитаны.
Александр Николаевич спешился. Он и сам уж начал понимать, что не больно-то он тут «нужон» со своим несчастьем. К кому он только ни обращался, всюду встречал отказы, упорные, тихие, откровенно насмешливые. Он очень рассчитывал на гольдов и китайцев, свободно бродивших в этих местах, беспошлинно торгуя. Но гольды отвечали уклончиво, избегали встреч с ним, притворялись, что не понимают языка; китайцы, конечно же потихоньку промышлявшие на чужой земле, не хотели рисковать: весь сбор женьшеня считался у них монополией императора, и даже плуты-скупщики покупали его по унциям, давая за него серебра в десять раз больше веса самого растения. Александра Николаевича в бешенство приводило собственное бессилие, будто бросался он на невидимую стену и встречал пустоту.
