Располагались промывальные машины на открытых местах, среди пологих, хорошо просматривающихся холмов; головную боль вызывал вой бочки, шум воды по шлюзу, чмоканье помпы и нескончаемый колесный скрип вереницы подвод. Хотелось уж поскорей углубиться в тайгу, в ее духоту и немотство.
Вот наконец-то зашумела в ветвях и пронзительно крикнула птица.
— Прости-и, — чудилось в ее тоскливом крике.
Сойка, что ли? Смелая, оранжево-серая, она мелькала, перелетая по сучьям сбоку тропы. Наверное, жилье близко…
Сначала показалась сайба — амбарушка на столбах для хранения провесной и мороженой рыбы или ягод. Сейчас она была пустая, от нее наносило гниловатой кислинкой, запахом высохшей древесины. Вскоре обнаружилась и наспех рубленная избушка вольных старателей, выделявшаяся свежими бревнами среди полуосыпавшихся землянок.
Где-то рядом в чаще слышался шум то ли реки, то ли ручья, ставшего рекой, потому что шла об эту пору уже коренная вода, второе водополье от таяния снега в горах. Остро потягивало прохладой. Лошадь, дергая поводья, норовила встать под эту струю свежего воздуха, которая хоть немного сдувала с нее липнущего к бокам и брюху гнуса.
От непрерывного шума воды, мельтешенья прямых стволов, стройно разбегающихся в разные стороны с поляны, кружилась голова, лоб у Каси покрывался влажной испариной.
Старатели толпились возле китайца-разносчика, одетого в штаны и рубаху из синей дабы. В плоском лакированном ящике у него были аккуратно разложены нитки, лимоны, цветные бумажные фонарики, ленты, курительные душистые палочки. Китаец повернулся так, что содержимое ящика было видно подъехавшим всадникам, и, доставая коричневые, туго скрученные пирамидки, забормотал, широко и робко улыбаясь, открывая в улыбке большие желтые зубы:
— Жасмина… землянига… хароший дух будет.
«Кому здесь нужны его палочки?.. Боже мой, какая тоска!» Кася без любопытства наблюдала, как змеится у него по спине длинная коса.
У некоторых старателей висели на шнурках на шее горшки с тлеющей древесной гнилью. Дым вплывал им в бороды, в уши, тревожил слезящиеся красные глаза. Какие-то фантасмагорические фигуры бесшумно топтались по сухому хвойному ковру, устилавшему землю.
«Бедность так же рождает лень, как и богатство: от безнадежности она, от неверия, что можно переменить свою участь», — думал Александр Николаевич, глядя на стоящих без дела у землянок мужиков в рваных азямах, подпоясанных бабьими платками, на их трахомные глаза, уши в болячках, прикрытые неровно обкромсанными волосами. Мужики истово снимали шапки. В ответ Александр Николаевич наклонял голову, делая вид, что тоже собирается приподнять походную шляпу с накомарником.
