Он скучно занял свое место на стуле, там, где коридор заворачивал коленом под углом. Василий должен был бдеть в оба конца, но он к полуночи задремал. И все-таки профессиональный опыт сказался: успел открыть глаза за минуту до приближения хозяина — сильно, должно быть, расстраивался: жилетка расстегнута, галстука нету, не поленился, спустился из своей квартиры этажом выше.
— Ну, что?
Василий нагнулся к замочной скважине. В номере, который занимал Осколов, горел свет.
— Все то же-с. Лежит.
— Черт!.. Вторые сутки пошли. Михрютка не съехал?
— Никак нет. У себя.
— Плут такой, что двадцать пальцев на одной руке.
Василий сделал согласный полупоклон. Хоть сорок пальцев пусть обнаружатся у михрютки!
— А эта?
Хозяин кивнул на дверь, где проживала стройная пешечка.
Василий послушал:
— Ходит.
— Черт! Выгнать бы их всех к чертям, да и конец! — в ярости прошептал хозяин. — Как бы не натворили чего!
После беспамятных загульных дней скучно стало ротмистру Лирину. Давно не удавалось так освежиться, так рассеяться. Господин управляющий хорошо пошевелил свое портмоне. Молод, конечно, из глуши! Нравилось пошуметь, щедро оплачивал неохотные цыганские ласки. Пошалили! До зеленых кругов в глазах. В бесовском верчении сливались худые руки девок из хора, черные розаны на алых шалях, монисты прыгали на чьей-то плоской груди среди распущенных сухих прядей.
А теперь вот на дворянские штучки потянуло: «Не выйдете за меня, Евпраксия Ивановна, застрелюсь!»
Лирин и злился, и хохотал внутренне, сидя у постели Александра Николаевича, лежавшего уже третьи сутки, засунув руку под подушку, отвернувшись к стене. Просто пошлая какая-то ситуация!..
Лирин глядел на крепкий молодой загривок Осколова, на его смятую батистовую рубашку — нет, он глуп все-таки! И слаб. Сильного так не пропечет. Эх, развестись бы с женой! Сейчас особенно хотелось. С вечно насморочной, несчастной, неизящной. Давно хотелось. Но пока соберешься — хлоп! Еще родила. И честь семьи все-таки… Да и к чему, собственно?
«Зачем, зачем любить? Зачем, зачем страдать? Хочу я вольной быть…» — засвистел Лирин. От скуки он почистил спичкой уши, потом осторожно, обернув палец платком, исследовал содержимое носа. Заняться было решительно нечем, а еще предстояло несколько дней отпуска, полученного от начальства вместе с благодарностью.
— Александр Николаевич, вставать будем иль лежать? — обратился он к неподвижно распростертому Осколову. — Срок, назначенный вами, истекает. Конфуз может выйти… Ну, что молчите-то? Не всерьез же вы это?
