Валия снова высунула из окна голову и спросила:
— Как ты считаешь, мне надо приодеться?
— Да нет, наоборот, — отозвался Атис, — ты должна выглядеть золушкой.
Валия исчезла и вскоре вышла в простом ситцевом платьице и в завязанной на затылке косынке.
— Прекрасно, — сказал Атис. — Поехали. Ты только об этих людях из кино никому ни слова… это военная тайна, я вовсе не имел права говорить тебе. Ведь они не хотят, чтобы люди знали заранее, так им легче выбрать более подходящую.
На дороге они обогнали Даце, которая тоже спешила в поле, и крикнули ей «с добрым утром». Даце смотрела, как они уносятся по извилистой дороге, и сама не понимала, что она испытывает при этом — грусть или безразличие. Странно, но после недавнего вечера в библиотеке, когда они впервые собрались, чтобы организовать совет, что-то в корне изменилось в ее чувствах к бригадиру. Даце в тот вечер впервые по-настоящему поняла, что для этого парня она всегда была и будет пустым местом. И впервые его пренебрежительное поведение пробудило в ней то, что называют задетым самолюбием.
«Я была такая жалкая, — сказала она себе, — я была готова броситься на шею человеку, который не хочет даже взглянуть на меня. Нет, с этим покончено».
Но все же у Даце стало грустно на душе, когда за придорожными кустами сверкнула желтая косынка Валии. Она стиснула зубы и отвела глаза в сторону, на луг, на котором аист сосредоточенно искал лягушек.
Даце начала думать о трудном задании, которое ей дала Инга. Выпуск первой устной газеты намечался через две недели. К этому времени надо устроить читальню, — а как? Комнату Дижбаяр, хоть и очень неохотно, уступил библиотеке, но в четырех голых стенах людей не соберешь. Надо хотя бы несколько столов и стульев. Договорились убрать сегодня вечером помещение. Но где взять мебель? Дома отношения с матерью стали невыносимыми. Вчера Алине накричала на нее — чтобы перестала шляться по вечерам. Слово за слово, кончилось тем, что мать заплакала, схватила платок, убежала на кладбище и осталась там дотемна. Даце мучилась угрызениями совести, но что делать? Где выход? Мать уже не переубедить. Но слушаться ее стало невозможно. Как только они получили письмо от брата, Даце сразу написала ответ и с того дня ждала следующего письма. Но Теодор молчал. Почта идет туда не быстро: пока получит, пока ответит — все это понятно. Но Алине нервничала: сначала она верила, что сын вернется, потом опять не верила. А если и вернется, то не спросят ли с него за то, что удрал, не обидят ли? Один говорил так, другой эдак, а мать от страха и тоски ночей не спала.
