Сидя в кругу трепетного желтого света среди недоверчивых, равнодушных людей, Бейка изо всех сил старался придумать: что делать? с чего начать? что сказать?
Целых три дня он пробыл в районе и как мог подробно разобрался в делах колхоза. Он убедился, что положение катастрофично. Какие нужны слова, чтобы убедить этих людей в том, что все можно повернуть по-иному, что во всех бедах виноват не колхоз, а руководители, которые завели его в тупик? Что сказать, чтобы растормошить людей, вырвать их из оцепенения, пробудить в них желание засучить рукава и начать все сначала? Без уверенности в своих силах и шага не сделаешь к будущему.
«Может быть, я иду на риск, может быть, я не вправе бросаться обещаниями? Но надо же как-то добиться, чтобы в умах людей возникло реальное представление о плодах своего труда, чтобы рассеялось это страшное равнодушие!»
И новый председатель сказал:
— Я уверен, что в будущем году нам удастся платить до двух рублей на трудодень. Семнадцать копеек и два рубля — ведь это разница, не правда ли? И это только первый шаг, товарищи… Первый шаг!
Он надеялся, что его слова по крайней мере вызовут интерес. Но ничего не изменилось. Только несколько человек повернулось к столу, а откуда-то из темноты протяжный мужской голос довольно громко, так, что было слышно на все помещение, сказал:
— Еще подкинь! Побольше посули!
Юрису кровь бросилась в голову.
— Вы, товарищи, думаете, что здесь торги идут? Торговать уже нечем. Все расторговано, — не без раздражения заговорил секретарь райкома.
— Мы тут ни при чем! — сипло ответил кто-то.
Какая-то женщина злорадно воскликнула:
— При чем или ни при чем, а отвечай!
— Как бы ни было, а отвечать, как видите, приходится всем, — продолжал Гулбис, стараясь говорить спокойно. — Видно, мы миндальничали в свое время, допуская такие безобразия. Но ничего еще не потеряно. Партия учит нас…
— Старый председатель тоже партейный был, — перебила его на полуслове та же женщина. И, видимо, ободренная собственной смелостью, уже чуть ли не с издевкой закончила вполголоса: — Видно, хорошо все-таки в партии быть!
Наступила тишина, в которой не слышно было даже дыхания. Только шипела керосиновая лампа. И, опередив секретаря, который собирался было встать, Юрис вскочил и, мучительно подыскивая слова, воскликнул:
— По-вашему… негодяи, которые пролезают в партию с подлыми намерениями… коммунисты? Ну, нет! Ваш Мачулис в партии числился, но коммунистом не был. И его выгнали. Так рано или поздно выгонят всех таких, как он! — Юрис смотрел в упор на эту женщину, хоть она уже отвернулась, и, обращаясь к ней одной, продолжал: — Не верю, что вы не понимаете этого, — а спрашиваете. Почему вы спрашиваете?
