(Обращаясь к Огастесу.) Вот она. (Леди.) Разрешите предложить вам стул,
миледи. (Ставит стул у письменного стола, против Огастеса, и выходит на
цыпочках.) Огастес. Присядьте, сударыня. Леди (садится). Вы лорд Огастес Хайкасл? Огастес (тоже садится). Да, сударыня, это я. Леди (благоговея). Великий лорд Огастес? Огастес. Я далек от мысли так называть себя; но, несомненно, я имею
некоторое право на то, чтобы мои соотечественники и (с рыцарским
поклоном), смею сказать, мои соотечественницы некоторым образом со мной
считались. Леди (пылко). Какой у вас прекрасный голос! Огастес. Вы слышите, сударыня, голос нашей родины, который звучит сладостно
и благородно даже в суровых устах должностного лица. Леди. Пожалуйста, продолжайте. Вы так прекрасно говорите. Огастес. Было бы поистине удивительно, если бы после участия в тридцати семи
королевских комиссиях, притом главным образом в роли председателя, я не
овладел искусством оратора. Даже левые газеты вынуждены были признать,
что мои речи производят большое впечатление, и особенно в тех случаях,
когда мне нечего сказать. Леди. Я не читаю левых газет. Я могу лишь заверить вас, что мы, женщины,
восхищаемся вами не как политическим деятелем, а как человеком
действия, героическим воином, отважным рыцарем. Огастес (уныло). Сударыня, прошу вас... К сожалению, мне трудно говорить о
моих военных заслугах. Леди. О, я знаю, знаю. С вами возмутительно поступили! Какая
неблагодарность! Но страна за вас. Женщины за вас! С каким волнением, с
какой болью узнали мы о том, как, выполняя приказ занять эти страшные
гуллукские каменоломни, вы ворвались туда во главе своего отряда,
подобно новому Нептуну на гребне волны; и, не довольствуясь этим, вы,
вы один ринулись дальше и с криком: "Вперед! На Берлин!" - бросились на
немецкую армию. Тут гунны окружили вас и взяли в плен. Огастес. Да, сударыня. И какова была моя награда? Мне сказали, что я
ослушался приказа, и отослали меня домой. Вспомните Нелсона в
Балтийском море. Разве англичане когда-либо выигрывали сражение иначе,
как с помощью отваги и личной инициативы? Не будем говорить о
профессиональной зависти: она существует в армии, как и повсюду; но я с
горечью думаю о том, что то признание, в котором мне отказала моя
родина, или, точнее, не моя родина, а левая клика в кабинете,
преследующая всех членов нашей семьи своей классовой ненавистью, - это
признание я получил из уст врага, прусского офицера. Леди. Возможно ли? Огастес. Иначе как бы я очутился здесь, вместо того чтобы умирать с голоду в
