Шину я сняла, все равно ведь лежу, почти не двигаясь. Мо то здесь, то на улице, вход в палатку всегда открыт. Теперь, когда может свободно передвигаться, он исследует лагерь, но регулярно возвращается, чтобы прилечь рядом или просто сказать «привет». Сейчас я только и делаю, что сплю, и поэтому не обижаюсь на него.
То, что случилось вчера, просто уму непостижимо. Я стараюсь забыть об этом. Как следует не подумала, слишком поддалась эмоциям. Когда я повела себя так в прошлый раз…
Сглатываю тяжелый ком в горле и зажмуриваюсь. Пиа принесла легкое хлопчатобумажное покрывало, которое теперь окутывает меня защитной оболочкой, хотя я с удовольствием сбросила бы его. Снаружи жарко, здесь, в палатке, еще жарче. Довершает дело температура. Я потею и дышу ртом, потому что кажется, будто иначе воздух в меня не попадает.
Сплю, просыпаюсь, потею, сплю, просыпаюсь, потею. Почти ничего не воспринимаю. Время от времени получается сделать глоток чая или откусить кусочек сухарика, но вообще-то хочется только спать. Сейчас Сара положила мне на лоб холодный компресс, и я поднимаю отяжелевшие веки, чтобы посмотреть на нее.
– Я рада, что теперь знаю его имя. А еще, какого он пола, – видимо, она говорит о Мо. – Думаю, ему здесь хорошо. И все остальные его тоже любят. Все гладят, но на руки он ни к кому не идет, – она пожимает плечами. – Мне нравится, что он здесь, – шепчет она. – Особенно по ночам.
– Мама, а что с Ханной? Она вся горячая? – Иззи как всегда рядом со мной.
– У нее высокая температура! Через несколько дней ей опять станет хорошо. А пока ей нужно много спать.
– Высокая температура? А что тогда бывает?
– Человеку очень жарко, и ему нужен полный покой, потому что организм пытается бороться с вирусом.
– И Ханна сейчас борется?
– Да, золотко, поэтому нам нужно дать ей поспать. Позже мы снова заглянем к ней. Иди вниз, я сейчас тоже приду.
Несколько минут стоит тишина, а потом мама опять что-то говорит, и я из любопытства открываю глаза.
– Иззи! Что ты делаешь?
Она стоит с палкой, принесенной из сада, в папиной шляпе, с серьезным лицом.
– Я борюсь вместе с Ханной, что же еще?
Мне очень хочется помнить Иззи, а иногда точно так же сильно хочется забыть. Потому что каждое воспоминание показывает то, чего у меня никогда больше не будет. Я делаю глоток, поворачиваюсь на другой бок и снова засыпаю.
Три дня спустя лихорадочный бред отпускает, воспоминаний становится меньше. Летняя жара остается, но температуры, к счастью, уже нет. Я сходила с Сарой в душ, освежилась, и лицо опять немного порозовело.
