– Собирайтесь и выходите.
Пиа выходит, я по-прежнему слышу вдалеке ее голос. Леви подходит ко мне.
– Как ты себя чувствуешь?
Я на секунду задерживаю дыхание, надеясь, что он не заметит. Об этом меня уже давно никто не спрашивал. Всегда спрашивают, все ли в порядке или как у меня дела. И не спрашивают, как я себя чувствую. Наверное, никто не видит разницы в этих вопросах, а я вижу. Потому что, думаю, он действительно хочет это знать. Раз спрашивает, хотя знает, что ответа не получит.
Поэтому я только смотрю на него, крепко вцепившись в одеяло. Леви снимает мои вещи с подлокотника дивана и кривится.
– Было бы слишком большой роскошью, если бы они уже высохли… или хотя бы немного подсохли. – Он вздыхает. – Что ж, значит, придется взять одеяла с собой. Прихвати свои вещи, – надевая бейсболку, говорит он.
Та явно еще насквозь мокрая, и вид у него совершенно дурацкий – со старым одеялом, закрывающим его, как юбка, от пупка до лодыжек, в сидящей набекрень красно-черной бейсболке. Он берет свои джинсы и кеды, куда запихнул носки. Смотрит на меня выжидающе. Я еще пытаюсь окончательно проснуться, но поднимаюсь, и от боли тут же перехватывает дыхание. Тотчас поджав левую ногу, стою, как фламинго. Прижимая к себе одеяло, гляжу вниз, но здесь слишком темно, чтобы что-то разглядеть.
– Ханна?
Я снова сажусь и вытягиваю ногу на свет, проникающий снаружи. Стараясь при этом как можно больше прикрыть ноги одеялом. Леви не должен их увидеть. Ступня так распухла, что кажется принадлежащей не мне, а кому-то другому!
– Вот дерьмо-то, а! – ругается Леви, сразу же извиняясь. А ведь он прав. Я быстро опускаю ногу.
Снова пытаюсь встать, и как-то мне это удается.
– Ты думаешь вообще, что делаешь?
Я вопросительно смотрю на него. Встаю, нет?
– Нога у тебя выглядит так, словно ее насосом надули. Я отнесу тебя к машине.
Я чуть не расхохоталась во все горло. Это он всерьез? Качаю головой и, шатаясь, наклоняюсь за рюкзаком. Блокнот отсырел. Письма к Иззи, думаю, не выжили. Недолго думая, засовываю его обратно в рюкзак и, прихватив вещи, запихиваю их туда же. Все равно рюкзак сырой, и это уже не имеет значения. Следом утрамбовываю туда обувь, по-прежнему раскачиваясь на одной ноге. Остается только Мо.
– Вперед! Я возьму его. – Леви намеревается ухватить рюкзак и меня, но я отскакиваю в сторону и на одной ноге прыгаю к двери. Раз, два, три. Выглядит это, должно быть, по-дурацки, но мне все равно. Хуже удается игнорировать боль, пронзающую ногу с каждым скачком.
