Шуршит навес, я вдыхаю застоявшийся воздух, слишком поздно. Слишком поздно.
Во рту вязко и мерзко, и я невольно морщусь. Сделав глубокий вдох, открываю глаза. В палатке тихо. Я упираюсь взглядом в потолок и не хочу шевелиться. Не хочу, чтобы Пиа сказала, что отправит Мо домой или, того хуже, что его заберут родители. И мне нечего будет ей возразить.
Внезапно в тишине раздается звук, который мне знаком и слышится приветом из родного дома. Урчание Мо. Я поворачиваю голову вправо и вижу Сару – с Мо на коленях. Сразу же пытаюсь сесть, но получается медленно, потому что мой желудок протестует и ненадолго начинает кружиться голова. Я ощущаю на щеках высохшие слезы, кожа стянута, а глаза кажутся опухшими. Дрожа, делаю вдох и выдох от облегчения. Мо еще здесь.
– Я помчалась в палатку, чтобы успеть до того, как они приведут тебя сюда, и засунула твою кошку к себе в спальник. Не знала, что еще сделать.
Слова Сары звучат не как сообщение, а скорее как вопрос. Лицо у нее раскраснелось. Я не могу сдержать рыданий, и, когда Мо, глядя на меня, мяукает, на краткий миг испытываю что-то похожее на счастье. Оно давно в прошлом. Оно как волна. И я так благодарна за этот миг.
Постепенно осознав, что Мо у меня не отнимают и Сара продолжает гладить его, я, борясь с заново подступающей дурнотой, перебираю в уме события последних часов. И вспоминаю…
Родителям я больше не нужна. Поэтому я здесь. Потому что стала проблемой, а проблему можно решить или отодвинуть в сторону. Решить меня нельзя, меня можно только отодвинуть.
Меня вырвало при всех, я дрожала и плакала, позволила всем заглянуть в мой хаос и ненавижу себя за это. Меня накрывает волной стыда.
Я хватаю полотенце, чистые вещи и принадлежности для душа, от меня пахнет потом и рвотой, воспоминаниями и виной, печалью и страхом. Мне обязательно нужно в душ. Опустив глаза, я делаю шаг за шагом и молю, чтобы меня никто не увидел. Не увидел по-настоящему.
День второй я продержалась, хотя точнее было бы сказать – выстояла. Все спят или, по крайней мере, сидят у себя в палатках. Сара еще не спит, зажав в руке свой чуть светящийся шарик, и мне очень хочется спросить, зачем он ей.
Но я молчу, потому что слова у меня в голове не желают понимать, что они такое: не просто мысли, а речь. Так, словно они заблудились в каком-то лабиринте без начала и конца.
Мо мурлычет, когда я запихиваю его в большой рюкзак к блокноту и спичкам. Я уже два дня не посылала Иззи писем, пора, и, если Мо вынужден меня сопровождать, так тому и быть.
