Наконец, надев пару грубых башмаков, она извлекла из объемистых недр серого платья гребень и принялась расчесываться. Волосы ниспадали ей на спину, до самой поясницы; уж не знаю, как девушка умудрилась расчесать их по всей длине, да еще уложить в узелок размером не больше бильярдного шара. Однако она и причесала и уложила, а после водрузила на голову чепец под стать платью, да еще скрывший половину лица. Так она преобразилась до неузнаваемости, но к счастью — или к несчастью, тут уж как посмотреть — у меня хорошая память.
Тропинка, по которой ушла купальщица, начиналась у противоположного берега ручья. Я дождался, пока девушка скроется в чаще, перешел вброд ручей и рысцой побежал ей наперехват. Опередив девушку, вышел на тропинку и лег, сделав вид, что упал. Трюк исполнить оказалось не так уж сложно: три дня спуска по горному склону и три четверти местных суток в лесу вымотали меня изрядно. А спринт так и вовсе чуть не угробил.
Одним глазом я приглядывал за дорогой — на тот случай, если вид моего беспомощного тела вызовет не совсем ту реакцию, на которую я рассчитывал. Зря волновался: едва выйдя из-за поворота и увидев меня, девушка обратилась живым и неустанным воплощением заботы; она налетела на меня, как вихрь и сама женская нежность. Упав на колени рядом со мной, — тот еще подвиг, в ее-то одежде, — она потрогала мой лоб. Приложила ухо к груди и послушала, как бьется сердце. Все это время я подглядывал за ней, чуть приоткрыв глаз. Наконец открыл оба глаза и приподнял голову, посмотрел ей в лицо. В этот момент мы с ней едва носами не терлись.
— Pervitu es lliren? — спросила она, резко выпрямившись.
Я сел. Изложить легенду: якобы я покинул деревню (раз есть одна, должны быть и другие), как-то там утратил память и заблудился в лесу — оказалось непросто. Пришлось импровизировать: объясняться знаками, которые я изобретал на ходу. Но в конце концов я справился и был вознагражден теплым взглядом, исполненным сочувствия и понимания. Девушка помогла мне встать и указала вдоль тропы в сторону деревни. Такими же придуманными на ходу жестами объяснила, что мне надо идти с ней и у нее дома обо мне позаботятся. Она даже хотела плечо мне подставить, однако я, хоть и шкурник, доверием женщин не злоупотребляю.
Мы медленно брели по тропинке, и она то и дело бросала любопытные взгляды на мою грязную космофлотскую форму. Оставалось надеяться, что мой наряд не сильно отличается от мужской одежды аборигенов. По-видимому, так оно и было: довольно скоро любопытство девушки угасло. Постепенно тропинка превратилась в широкую, изрытую колеями дорогу. Судя по следам, тут проезжали фургоны, запряженные конеподобными животными. Вдоль пути журчал ручей, на противоположном берегу которого, в подлеске, мелькали дикие звери. На стволах некоторых деревьев были вырезаны непонятные письмена. Кругом пели птицы, и вечер полнился их сладостным хором. В тенистых участках еще лежал снег… Что-то рановато моя спутница решила искупаться в ручье.
