Птица Сирин и всадник на белом коне | страница 5
Да… А на этот раз куличи не из чего было стряпать.
Утром бабушка повязалась праздничным платочком, в белый узелок крашенки уложила, Егорку гребнем деревянным расчесала, и пошли они соседей поздравлять.
Перво-наперво зашли к деду Афанасию. Он с внучкой Машенькой жил. Тоже сиротой осталась. Мамку ее в то страшное утро конники окаянные арканами опутали и за собой в степь волоком утащили. Отец с вилами в погоню бросился, двоих заколол. Да разве в одиночку с такой сворой совладаешь? На копья его подняли…
Ну, поцеловались, по обычаю, с дедом и Машенькой три раза и яички расписные подносят. Дед аж руками всплеснул.
— Ай да Акулина, ай да мастерица!
— Да не я это. Егорка мой постарался.
— Да не может того быть, чтоб малец такую красоту навел.
А Машенька — ей Егорка с петухами красными яичко поднес — зарделась вся и за печку убежала стесняться.
Куда ни зайдут — смех, радость от их подарков. Хоть на день, а помог Егорка людям горе забыть.
Весна пришла, а Егорке с бабушкой легче не стало. Лошадь с коровой басурмане в степь за собой угнали — ни землю вспахать, ни молока попить.
Совсем отощал Егорка, на солнышке просвечивает, ну народ и решил его пастушком поставить, чтоб вовсе малец не пропал.
Собрали скотину со всей деревни: лошадь с жеребенком, две козы да корова. Вот и все стадо.
Рано утром, когда еще земля в пуховый туман куталась, собирал Егорка по дворам свое стадо и на луга гнал. Кнут как положено сплел, а вместо собаки кот Терентий сзади бежал. Выучился где-то хвост калачиком загибать — ну вылитая Жучка, только не гавкает! Долго он после пожара пропадал, потом явился худющий, как скелет, шерсть в подпалинах, а усов и вовсе нет — сгорели.
Вот раз пришли они всей компанией на берег речки Горюнки. Корова с козами траву молодую принялись щипать, а лошадь с жеребеночком в воду по грудь зашли, пьют. Жеребенок к матери жмется, как дитя малое, а та его мокрой мордой по спине поглаживает, чтоб не робел.
Туман над рекой белый-белый, то совсем их заволочет, то хвост один оставит, а то и вовсе вдруг одна лошадь с двумя головами стоит — большой и маленькой.
Глядел на них Егорка, глядел и не заметил, как задремал. И видит он: выплывает тихо из тумана узкая ладья. Борта резные, нос двумя головами лошадиными украшен, а посередке женщина в длинном белом сарафане стоит и улыбается печально так.
Смотрит Егорка пристально, никак не поймет — кто это? Туман мешает.
А ладья уже мимо неслышно, как перо по небу, проплывает. И вдруг женщина эта глянула на него и тихонько спрашивает:
