Птица Сирин и всадник на белом коне | страница 25
Стоят робко вдоль стены белоснежные доски, ждут, кем же они вскорости станут? А кем они станут, знает пока только один — знаменщик Никодим.
— Ну, мастера, — говорит он однажды торжественно, — завтра писать начнем. Сегодня чтоб все в бане попарились, грехи с себя смыли, да глядите, чтоб во всем чистом пришли.
У самого Никодима баня давно от старости развалилась, поэтому пошли они с Егорием к хозяйственному Луке. Жена Луки загодя полы и лавки в бане добела ножом выскоблила, натаскала с речки вкусной воды в многоведерный котел и затопила жаркую печь. Печь же без трубы была, дым через узкие волоковые оконца на двор валил. Все стены и потолок от сажи черные, но зато нагревалась баня быстрее и не остывала дольше.
Первыми, на самый сильный жар, мужики пошли. Пока Лука с Егорием в предбаннике раздевались, Никодим в момент одежонку поскидал, юрк в пекло и давай там ковшами орудовать, раскаленные камни для пару поливать. От березовых веников такой густой лесной дух пошел, вздохнешь — выдыхать обратно не хочется.
— Ну-ка, Егорий, отведи душеньку, отлупцуй меня веничком, — подзадоривает Никодим и шасть на самую верхнюю полку, где такой жар, что душа печеной становится…
— Жарь, — кричит задиристо, — не боись! Авось не убьешь веником! Не муха!
«Да уж вижу, не муха, — усмехается Егорий, — муха-то потолще будет». И раз просят, так отходил старичка, еле с полатей сполз. Пот с него градом, кряхтит, охает, однако улыбается блаженно, будто райских яблок вдоволь наелся.
— А помнишь, Лука, как мы в прошлую зиму у тебя голландца Якоба парили? Ну того, что живописи приезжал нас учить? Я его, Егорий, как ты меня нынче, на лавку уложил и давай веником по толстой спине хлестать. А он завизжал поросенком, с лавки кубарем скатился и ну лаяться! «Я, — кричит, — иностранец! На меня не можно руку подымать! За что, старик, прутьями дерешься? Разве я плохой живописец? Себя мучьте, коли провинились, варвары, черт вас забирай!»
— Гляньте-ка, — вдруг говорит Егорий, — лягушонок в углу сидит!
— Все лето здесь живет, — улыбается Лука, — такой озорник! Как баню затопишь, он тут как тут. Вылезет откуда-то весь черный и давай квакать от радости. Никакого жара не боится!
— Потому что российский. Голландский-то давно бы упрыгал. А ну-ка, Егорий, поддай парку, что-то уши мерзнут! — не унимается Никодим.
Плеснул Егорий на раскаленные камни кружку кваса, ячменный дух всю баню наполнил, хоть ложками ешь. Попарили еще друг дружку не единожды, чистые рубахи надели и пошли распаренные через огород в избу. Теперь бабы пошли «себя мучить».
