– Ну, и что встал? Мне за доктором бежать? Вытаскивай, посмотрим, какой он живой.
Но, когда Витя тело перевернул, то главный, а сверху лежал именно он, признаков жизни уже не подавал. Дыхания не было, пульс на сонной артерии не прощупывался, Андрей дальше проверять не стал.
– Помер шеф твой, кончился. Дружка своего тащи.
– Не дружок он мне, так, вместе на дело пошли.
– А мне плевать. Оттаскивай. И фонарик его сюда давай.
Когда дверь в сарай освободилась, Андрей подошел к темнеющему проему и остановился. Заходить не хотелось. Он боялся того, что может увидеть.
– Пойдем, – позвал он Витю, – поможешь.
Втолкнув Витю в сарай, Андрей зашел следом. Настя лежала в углу, там, куда он ее отправил перед всей это кутерьмой, и обеими руками прижимала к груди свою книгу. Андрей подошел к ней, присел и начал поднимать ее на руки. Вдруг Настя открыла глаза и с шумом вдохнула.
– Настя… ты… всё хорошо у тебя, Настя?
– Дышать тяжело.
– Что стоишь? Дом открывай, быстро! – крикнул он Вите.
Тот побежал, открывая перед Андреем дверь, зажег керосиновую лампу, побежал в другую комнату, крикнув, что сейчас еще свет принесет.
Андрей положил Настю прямо на стол, смахнув с него всё, что там было, вместе со скатертью.
– Настя, где болит?
– Дышать немного больно, но уже легче.
Прибежал Витя, зажег еще одну лампу, молча стал в стороне.
– Давай посмотрим, Настя, что там у тебя, – Андрей аккуратно убрал книгу с Настиной груди. – Где болит?
Одежда была цела, крови нигде видно не было. Настя показала на центр груди.
– Я расстегну, посмотрю. Не бойся, я аккуратно.
– Хорошо, – слабым голосом ответила Настя.
Там, куда показала Настя, никаких ран не было, только стремительно наливался здоровенный синяк. Андрей поднял книгу. В титульной обложке чернела дыра, с тыла картон выпячивался, но отверстия не было. Открыл книгу, пуля остановилась на сказке «Оле-Лукойе», страниц за пятьдесят до конца.
– Хороший бронежилет получился, да, Настя? – спросил он, начав ощупывать Настины ребра. – Вроде целы. Болеть, конечно, будет, но недолго.
Марина
Утром пришел участковый, выгонять всех на расчистку аэродрома, но, посмотрев на Марину, еле доковылявшую до порога, разрешил остаться ей дома. Остальные – и хозяева, и Мур – пошли на работы. Оставшись одна, Марина долго перебирала свой сундучок с рукописными сборниками стихов, которые она делала, надеясь на продажу коллекционерам, один из них открылся на старом, двадцатилетней давности:
«Знаю, умру на заре! На которой из двух,
