— Приехали, ваше сиятельство!
При этих словах мичмана извозчик в черном полуцилиндре с загнутыми вверх полями и с окладистой бородой почтительно привстал и заискивающе посмотрел на Хетагурова, с трудом выбиравшегося из коляски в своей длинной бурке.
В белом зале министерства народного просвещения Хетагуров и Ранцов присоединились к ученикам старших классов академии. Среди них были Серов и Врубель. Почти у самой картины Вильгельма стоял красный от стыда Павел Петрович Чистяков. Адъюнкт-профессор теребил бороду, на большом лбу его выступил пот.
Коста и Владимир были немало удивлены, когда увидели около картины своего историка Льва Слонимского с указкой в руке. Бравый старичок прокашлялся и начал что-то вроде лекции:
— Дамы и господа! Перед вами аллегорическая картина, писанная кронпринцем Вильгельмом. Несколько недель тому назад она была преподнесена через флигель-адъютанта графа Мольтке нашему государю-императору…
Слонимский сделал многозначительную паузу, полузакрытыми глазами обвел аудиторию. Видом своим он напомнил дремлющего в жару мопса.
— Ты посмотри, Костя, на эти деревянные рыла с пуговицами вместо глаз, — тихо сказал мичман, указывая на картину.
Хетагуров закусил губу, чтобы не расхохотаться.
— Вы видите, господа, на площадке скалы, освещенной сиянием креста, фигуры, изображающие культурные народы. Вот Россия — она доверчиво положила руку на плечо вооруженной соседки Германии. А вот Испания, Италия, Англия. Они смотрят вдаль на грозящую беду…
— А что за беда грозит культурным народам? — донеслась чья-то громкая реплика из самой гущи заполнивших зал студентов.
Слонимский оскорбленно дернул головой и продолжал:
— Над мирной равниной клубятся густые облака злой беды, темные дымящиеся тучи покрывают небо. Клубы дыма, получающие форму адской физиономии, поднимаются над горящим городом. Грозная опасность носится в виде Будды, который опирается на китайского дракона, олицетворяющего демона разрушения…
— Что за призрак, объясните, пожалуйста, господин лектор! — раздался тот же сильный голос.
Хетагуров вопросительно взглянул на мичмана: «Кто это?» Тот в ответ кивнул: «Знаю, потом скажу».
Сидевший за столом обрюзгший чиновник министерства народного просвещения в мундире надворного советника с тревогой поглядывал по сторонам, видимо, ища глазами блюстителей порядка. Но их в зале не было.
Клинышек бородки лектора дернулся вверх: он хотел увидеть того, кто бросал реплики.
— Нет сомнения, господа, — еще громче заговорил Слонимский, — что идея картины зародилась у художника под влиянием разговоров о том, что после объединения монгольской расы эта чудовищная сила может двинуться в Европу. Тогда повторится новый решительный поход азиатов, подобный походу Чингис-хана, и культурные страны обратятся в развалины…
