страшной, но затихшей болезни.
Надсмотрщика ненавидели и боялись. Но иногда, после чарки водки, выпитой тайно от аллаха, свирепая душа его смягчалась, и он уже не ругался, а только подбадривал грузчиков всякими прибаутками в рифму. Хетагуров был доволен: не будь таких минут, работа на барже была бы сплошной каторгой.
Однажды на баржу заявился человек в сером блестящем цилиндре. Абдул (так звали надсмотрщика), согнувшись в три погибели, забегал вперед, кланялся цилиндру и подобострастно приглашал его следовать дальше. Коста смеялся, глядя на извивающегося ужом Абдула.
Когда гость взошел на баржу, надсмотрщик обратился к грузчикам:
— Эй, работний люди! К нам на баржа пожаловал молодая хозяин. Он будет давай на водка, который хорош грузчик есть. Да? Эй, черкес, иди на мой глаза!
Последние слова относились к Хетагурову. Он шагнул к мостику и тут только разглядел гостя — Тита Титовича. «Сын судовладельца Овцына! — подумал Коста. — Странно, что я не запомнил фамилию этого лоботряса».
— Князь! — воскликнул Тит, приподнимая цилиндр. — Какой пассаж! Я и не знал, что вы самый усердный грузчик у моего папа́. Вот где довелось встретиться…
Хетагуров молчал.
— А мой папаня говорит сегодня: «Пойди, Титок, посмотри, как там наши тяжеловозы, стараются ли. Дай, говорит, им на водку в честь тезоименитства моего усопшего родителя». Так вот, получай, князь Хетаг, на водку!
Хетагуров молча взял из рук Овцына серебряный рубль, подбросил его раз-другой на ладони и швырнул за борт. Поспешно достал чистый платок, тщательно вытер руки, брезгливо поморщился.
— Зачем бросал? — завопил турок. — Ныряй теперь вода искай рубл.
— Ныряй сам, проказа турецкая! — тихо сказал кто-то из толпы грузчиков…
Склянки пробили обед. Коста ушел.
— Тит сегодня же расскажет обо всем в салоне Клементины Эрнестовны, поднесет, как забавную новость, — думал Коста по дороге домой.
Подумал зло: «Воображаю, как вытянет свои напомаженные губки титулованная мамаша, узнав, что друг ее дочери — портовый грузчик. Негодяй обязательно скажет: «Я дал ему рубль на водку — он был так счастлив». Какая мерзость!..»
Коста ускорил шаг, хотя сильно ныло бедро. «Неужели ревматизм?»
Мимо проносились модные английские коляски, цокали подковами породистые скакуны кавалергардов, возвращавшихся с манежа. Всадники картинно рисовались в своих белых колетах и в касках немецкого образца, увенчанных пушистыми султанами.
Шуршал шелк дорогих платьев, плыл одуряющий запах варшавских и парижских духов…
