— Не знаю, Коста, — задумчиво сказала девушка. — Я сама ненавижу всех этих титов титычей, бывающих у нас. Сколько среди них негодяев, одетых по последней моде и говорящих о высоких материях! Они чужды мне. Я часами спасаюсь в библиотеке от их общества… Только не говорите о том, что во мне можно найти какой-то идеал. Я сама себя еще не нашла.
— Вы просто не знаете себя! — невольно воскликнул Коста.
— Не подражайте льстивым лгунам с аккуратными проборами… Расскажите лучше о себе.
— Я расскажу, Оля, о своей родине.
…Далеко, в верховьях Алагирского ущелья, у самых ледников Главного Кавказского хребта, там, где соединяются две горные реки — Заки-Дон и Ля-Дон, стоит аул Нар. Здесь родился Коста, здесь прошли его детские годы, впервые запечатлелись в его сердце картины народной нищеты.
Но не убогим, а сурово неприступным вставал сейчас перед глазами Коста родной аул.
— Сакли осетин, словно гнезда ласточек, прилепились в складках утеса. Бушующий поток на каменном дне ущелья с высоты кажется серебряной нитью. Из глубокой теснины до самых облаков поднимаются мшистые стены скал… Часто убегал я от злой мачехи Кузьмиде и забирался на кручу, откуда хорошо была видна часть Осетии: ее селения, быстрые реки, стада овец на склонах гор, маленькие квадраты кукурузных полей.
Ольга слушала с интересом.
— Однажды летом я ушел далеко от аула, поднялся к самым ледникам и впервые увидел джук-тура.
— А кто это?
— Дикий баран. Он гордо стоял у самого обрыва скалы, чуть склонив круторогую голову и глядя в туманную даль. Там, в вышине, было морозно, джук-тур заиндевел и в багровых лучах солнца горел, как жемчуг. Неповторимая картина! Часто вижу ее перед собой: весь Кавказ стелется цветистым ковром у ног, дымят вдали сакли горцев, благоухают цветущие яблони в садах. И на все это смотрит с поднебесной выси гордый, задумчивый джук-тур… Когда-нибудь я напишу об этом в стихах…
— Воображаю, как красив Кавказ с такой головокружительной высоты!
— Да, с высоты… Но если спуститься вниз, в селение, войти в первую саклю, то увидишь оборванных детей, вдову с бледным и печальным лицом, еще хранящим черты былой красоты. Над очагом висит черный котел. Что варит в нем бедная мать сирот? Она задумала обмануть малышей. Устанут они ждать ужина и уснут под стоны ветра в ущелье, а вдова долго будет сидеть у потухающего очага, над которым варились камни. Вот моя Осетия, та, что ношу в душе своей…
Не видел Хетагуров затуманившихся слезами глаз девушки, продолжал рассказ.
