Но цели должны быть достигнуты, и вершины должны быть взяты. А мы видим, как много для этого нужно! Одними призывами вершины не берутся. На пути к ним лежат очень трудные и крутые подъемы и трещины, скрытые под сверкающей снежной гладью, провалы и обвалы и масса других непредвиденных трудностей, для преодоления которых нужен точный взгляд, и реальное мышление, и самоотверженный труд, и нравственная высота критериев. Вот почему борьба за человека, за каждого, и тем более трудного человека, является и должна быть для нас не лозунгом-однодневкой, а первостепенной и насущной общественной и политической задачей.
В этой связи возвратимся к тем двум направлениям в развитии гуманизма, которые выше условно были названы — «ввысь» и «вширь», в сторону роста, углубления и обогащения нравственного идеала и в сторону распространения его, охвата им все новых и новых общественных слоев.
Прежде всего о высоте идеала. В свое время кульминацией в этом отношении являлся Горький, выросший на гребне величайшей из революций.
«Все в человеке и все для человека… Не жалеть, не унижать его жалостью, уважать человека нужно. Человек — это звучит гордо!»
Теперь, в результате и на основе побед и достижений этой величайшей из революций, такой кульминацией стал гуманистический идеал, сформулированный в Программе КПСС, в ее моральном кодексе строителя коммунизма. Уважение, даже возвеличивание человека, взгляд на него как на творца и хозяина жизни, ответственность за настоящее и устремленность в будущее — все это является для нас неотъемлемыми чертами того высокого и возвышенного идеала, который определяет гуманизм нашего времени. Больше того, вполне естественно и необходимо и стремление к дальнейшему росту и развитию этого идеала, исследование его возможных новых нравственных высот. Но вместе с тем нужно избежать опасности отрыва этих высот от их исторического и жизненного основания. В этой связи естественно будет коснуться довольно распространенного у нас термина «ложный гуманизм».
Да, «культ жалости и проповедь всепрощения», да, «оправдание протеста личности против среды как ее стремления к самоизоляции», да, «отвлеченное человеколюбие» и «христианский альтруизм», всякая подмена подлинного внимания к человеку его видимостью, подмена дела пустым лицемерным словом — все это ложь и фальшь, и разговоры гоголевского Ивана Ивановича с нищими на паперти божьего храма являются великолепной иллюстрацией этого добродетельного ханжества. Ну а если это не «культ жалости», а просто жалость, не всепрощение, а прощение, простой, но высокий акт благородного великодушия, не «отвлеченное человеколюбие», не «христианский альтруизм», а просто — человеколюбие и альтруизм? Всегда ли мы, справедливо ополчаясь на «ложный гуманизм», сохраняем чувство меры, здравого смысла и не подрываем ли тем самым основ подлинного гуманизма?
