Хуже обстояли дела с двенадцатилетним Вендой: он льнул к матери больше, чем остальные дети, и не мог примириться с новым отцом. Он рассказывал, как решил убить отчима и тщательно готовился к этой акции.
С ножом в руке он засел в кустах у дороги и стал ждать. Пришел он загодя, ожидание показалось долгим и томительным, день медленно угасал, солнце тонуло в кровавом закате, тучи окрасились пурпуром.
По дороге шли люди, только отчим где-то задержался, нож становился все тяжелее и тяжелее в детском потном кулаке.
И тут откуда-то вдруг возник незнакомый человек, странно нереальный в призрачном вечернем свете.
— Ты что тут делаешь, паренек? — ласково спросил он.
Мальчишка расплакался, поведал незнакомцу все свей беды, и, прежде чем тот успел ответить, сам понял, что путь зла привел бы его к гибели.
— Не знаю, чем бы эта затея кончилась для меня, если б вместо того незнакомца появился ее муж, — говаривал дядя.
Я поняла, что все это не вымысел, но разговаривал Венда вовсе не с незнакомым человеком, а с собственной совестью, и скорее всего, дождавшись отчима, бросил бы нож.
Дядя Венда не смог простить бабушке того отчаявшегося мальчишки с ножом в руке. И это тоже было отнесено на ее счет. А ведь она совершила лишь то, что обычно дозволено мужчинам. Просто разрешила себе жить своими интересами, своими увлечениями, что для мужчин считается нормой поведения.
Дед обрел в новом браке покой, у него родилось еще трое детей, все были похожи друг на друга и на своих сводных братьев. Моя неродная бабушка стряпала в маленькой темной кухоньке. У меня буквально разбегались глаза, такие она готовила необыкновенные вещи: вот она толчет в ступке орехи, чтоб посыпать деруны, вот варит постный сахар. Когда она открывала духовку, детям приходилось выходить из кухни, такая там была теснота. Мне у них очень нравилось, и теплый постный сахар казался ужасно вкусным.
Неродного деда — паршивую овцу — я видела всего один раз. Мне было лет десять, когда нам сообщили, что бабушку разбил паралич. Она лежала в постели, тщетно пытаясь вымолвить что-то непослушными губами. Ее муж, стоя на коленях, мыл пол. Не сказав ни слова, он передвинул для нас стул на сухое место. Избегая смотреть гостям в лицо, он робко пятился к дверям, похожий на таракана, который ищет щелку, чтоб поскорее скрыться с глаз. Кончив мыть пол, он выкрутил тряпку, вынес ведро и уже не вернулся. Никогда. Больше бабушка его не видела. О ней можно сказать: свою жизнь проиграла в лото, а жизнь своих детей поставила на карту.
