— Не заболела ли ты, Ярушка? — ласково спрашивает бабушка. — Мне пора уходить, иди, я тебя поцелую. Выходи, девочка! Может, тебе плохо?
— Сейчас, — отвечаю я, а сама дрожу от жалости и отвращения.
Иногда мне удается переждать, но чаще ей удается выманить меня. Я покоряюсь и потом тайком счищаю с себя следы ее прикосновений.
Самое страшное заключалось в том, что бедняжка бабка искренне меня любила.
— Ах, какая же я была красивая, Ярушка, до чего же хороша собой! Так прелестна, что меня называли ангелочек из Карлина[19]. А ты моя точная копия.
Мне бы радоваться — бабушка первый человек, которому я нравлюсь, но я гляжу на ее подбородки, распухшие губы, глаза, заплывшие жиром, и по моей спине струится холодный пот.
Когда мама хочет побольнее уязвить и унизить меня, то называет ангелочком из Голешовиц. Горше оскорбления для меня нет.
Сейчас-то мне кажется, что мы были несправедливы к бабушке: плохой она не была, лишь жила не в свое время; некоторые люди рождаются раньше или позже, чем им положено, и не умеют приспособиться к иным временам.
Росла она без отца, в семье торговца, в сравнительно обеспеченном доме. Нарядная девочка, да к тому же полусирота, наверняка вызывала восхищение покупателей, а впрочем, почему бы не похвалить ребенка, особенно если тебе отпускают товары в долг? Пухленькую барышню к тому же «воспитывали», даже в старости она кое-что помнила из уроков французского.
Она была избалованна и непослушна, более того, под внешним спокойствием скрывалась неодолимая тяга к свободе и независимости — запретный плод для женщины минувшего века.
На неокрепших еще крыльях пустилась она в полет. Кто посмеет упрекнуть девушку в том, что ей не пошли впрок лавочные расчеты и она очертя голову бросилась в любовь, не спрашивая у избранника ни о возрасте, ни о служебном положении, даже не поинтересовавшись днем свадьбы? Столкнулись два страстных, необузданных богемских характера, их любовь превратилась в череду скандалов, расставаний, примирений и упрямых выходок. Быть может, по вздорности, а скорее по страстности натуры бабушка увлеклась игрой в лото. Этот невинный азарт, сделав свое губительное дело, поставил последнюю точку.
Более всего страдали дети. Мальчишки с утра до ночи болтались по Жижковским улицам и пустырям, девочка сидела одна в пустой холодной квартире, латала прорехи и стряпала нехитрую еду.
Бабушка своих детей обожала: ни разу не подняла на них руку, не повысила голоса, выиграв, накупала конфет, колбасы, игрушек, но, когда проигрывала, снимала с них последнее пальтишко. Девочке доставалось больше всех, она никогда ничего не просила и никогда ничего не получала. Еду делили на три части, свою часть Лида прятала. На другой день снова делила ее на три части и снова прятала свою часть на худшие времена — так продолжалось до последней крошки. Мой отец, вспоминая свой мальчишеский неукротимый аппетит, до сих пор сожалел, что объедал сестру, но она все равно была неисправима.
