— Смотри вниз, смотри верх, поплачь, соринка сама выйдет, погоди, вот она в уголке. — Штепка уже не платком, а пальцем лезет мне в глаз.
Все в порядке, мы наклоняемся через перила моста, вокруг опор образуются буруны, Штепка силой отрывает меня от перил. Мы идем мимо танцплощадки возле пивной, двери после вчерашних танцев распахнуты настежь, пахнет уборной, пахнет пивом, мы, как всегда, хохочем над грубой и смешной надписью: «Кишки, кишочки, мочевые пузыри». Штепка покупает нам по толстому рожку сладкого святоянского хлеба. Мы жуем, выплевываем зернышки и пробираемся дальше по узким закоулкам. Здесь обычно сидят нищие, обнажив перед идущими в костел культи ног и рук, язвы и гнойные раны. Я до смерти боюсь этих людей, но старик с шарманкой, без устали играющий одну песенку, привлекает мое внимание — на его ящичке кружатся кавалеры и дамы. Папа нищим никогда не подает, он ненавидит их за приниженность и отводит глаза от изуродованных культей, красных от жары или от мороза.
— Человек может умереть, — говорит он жестко, — но попрошайничать не имеет права!
Я не возражаю, я тоже брезгую нищими, но и сочувствую им — когда я вырасту, буду каждый раз бросать в подставленную шапку целую крону.
У Штепки припасено двадцать геллеров для старичка с шарманкой, мы можем досыта наглядеться на танцующих человечков, веселая музыка завладевает мной, мои пальцы, руки, ноги начинают двигаться в такт.
— Пошли, уже пора.
Штепка дергает меня, и вот мы уже перед костелом. Я чувствую, как она вся подобралась.
Кучка ребятишек стоит у лестницы.
— Вы христианки?
— А как же, — отвечает Штепка и молниеносно отвешивает спросившему оплеуху.
— Гони конфету! — Оплеухи летят направо и налево по физиономиям остальных ребят. Моя сестрица умеет воспользоваться минутной растерянностью.
Голешовицкая ребятня из религии почерпнула лишь одно Христово поучение: если кто бросит в тебя камень, дай ему хлеба. Вот почему мальчишки лупят камнями большое распятие на окраине рабочего поселка, вот почему вспыхивают драки у костела.
Я никак не могу взять в толк, как это можно обменять конфету на пощечину, но я сую леденец за щеку, щека вздувается, а сестрица тащит меня под надежную охрану костела. Нас обволакивают полутьма, прохлада и дурманящий запах ладана из кадила.
— Перекрестись, — шепчет Штепка. — Господи, да она креститься не умеет!
Штепка опускает в святую воду руку по самый локоть и размазывает влагу по моей физиономии, потом крестится сама, ее лицо становится на миг серьезным, она ведет меня по проходу и усаживает на деревянную резную лавку. Я знаю лишь нашу комнату, мамины картинки из журнала, музыку шарманки или гром военного духового оркестра.
