Эта ненависть, накопленная за долгие годы, выливается в демонстрации, шествия, голодные бунты. В детстве мне и в голову не приходило, что полицейский — человек, что он появился на свет так же, как все люди, и был когда-то ребенком: я считала, что их делают на фабрике, настолько безликими они мне казались.
Ненависть, унаследованная целыми поколениями. Даже в игре никто не желает быть полицейским, может, кто-нибудь и мечтает об этом втайне, но отлично знает, что совершит самое черное предательство.
Штепка умеет так ловко смошенничать, что при ее считалке мы всегда оказываемся разбойниками. Начинается сумасшедшая беготня, мы мчимся, петляем, задыхаемся, останавливаемся. Начинается потасовка, в ход идут зубы и ногти, камень — тоже наше оружие, я самая младшая, но злобная, как хорек, а в драке между казаками и разбойниками правил не существует; иногда нас разнимают взрослые, но большей частью разбойники одолевают казаков, обращая их в постыдное бегство, я снабжаю Штепку камнями, а она не промахивается — настоящий снайпер.
Иногда мы играем в жмурки или в «штандер», никто не хочет быть немцем или австрийцем, французы и англичане — в чести. Игра заключается в том, что мы на бегу кидаем друг в друга твердый, грязный теннисный мяч. Если повезет, можно найти мяч возле теннисного корта, для мальчишек такой мяч дороже золота, а если нет настоящего — мы удовлетворяемся тряпичным, скрученным из материнских чулок.
Являюсь я домой мокрая, потная и грязная, исцарапанная, вся в ссадинах, шишках и синяках, мама заламывает руки, а папа смеется — он одобряет мою новую дружбу.
Иногда Штепка уводит меня к бойне, сквозь решетку ворот я вижу животных, которых гонят на убой, и мясников в заляпанных кровью куртках.
Мы обходим вагоны, из щелей тянет теплым запахом хлева, мы прутиком дразним свирепых венгерских хряков. Иногда двери приоткрыты, и в проеме появляется злобная морда с желтыми клыками, я пячусь, а Штепка, быстрым движением тронув ноздри животного, мгновенно отскакивает.
Мы бредем вдоль бесконечной вереницы вагонов, нам сладки ароматы деревни, столь редкие среди городского дыма и сажи, мы вдыхаем полной грудью запах навоза, и он кажется нам дуновением иного, вольного мира.
Здравствуй, теленок, сосущий мой грязный палец и подставляющий курчавую челку под ласкающую, грязную ладонь. С какой радостью я прижалась бы к тебе, если б можно было пошире раздвинуть щель между дверьми! Я вывела бы тебя на улицу, вымыла твою розовую слюнявую мордаху, и мы отправились бы с тобой на лужайку, где я увенчала бы тебя венком из одуванчиков.
