Наши мамы не поддались очарованию красок, над навозными кучами жужжали целые полчища серых и желтых мух, стекла в окошках давно утратили первозданную прозрачность под бесчисленными черными точками. Нас атаковали мириады мух домашних, коровьих, навозных, оводов и еще каких-то ядовитых в блестящем зеленоватом панцире, блохи бесновались фейерверками.
Зловещими ночами наши измученные матери тщетно пытались успокоить орущих мальчишек, я в полусне то и дело слюнявила палец и терла то руку, то ногу, чтобы унять зуд. Мамы завешивали нас на ночь марлей, уберегая от мух, но с блохами справиться не было никакой возможности. Сельская фауна еще не привыкла к пражанам, и все разновидности животных вели себя по отношению к нам агрессивно: собаки облаивали, гуси шипели, одного чуть даже не забили до смерти веником, когда он вцепился мне в зад и наотрез отказывался отпустить.
Деревенская природа была в заговоре против нас, и наши мамы приходили в отчаяние от черной кухни, от молока, где плавали насекомые, от сахара, кишащего осами, от мяса, нашпигованного мушиными яичками. Вилок, ножей и тарелок здесь не полагалось, так же как и умывальников. Умывались без затей: из жестянки набирали немного воды в рот, прыскали в сложенные лодочкой ладони, обтирали лицо, одновременно прополаскивали рот, второй струйкой мыли руки. Так же экономно и практично ели из общего горшка похлебку; ложку, облизав, засовывали в башмак; картошку вываливали прямо на стол и ели руками.
Мяса летом не было, но частенько ловили в ручье раков, мне нравилось смотреть, как в горшок кидали зелено-коричневую живность, а доставали оттуда ярко-красную.
Я сидела во дворе, высасывала клешни и кидала собакам панцири. Было не то чтобы очень вкусно, но мне нравилось обрывать у раков ножки.
Мама написала отцу такое душераздирающее письмо, что он сел в поезд и прикатил за нами. Он вез на помощь тетю Марженку. До станции они добрались только к ночи, а тут еще поднялась буря с грозой, ливень слепил глаза, вокруг не видно ни зги, лишь сверкающие молнии вырывали на секунду из кромешной тьмы кусок дороги. Они плутали среди пней, кустарника, обрывов, сбились с пути окончательно и боялись потерять друг друга. Кругом гремело, выл ветер, мчались какие-то потоки, они брели по воде, промокли до нитки.
Тетя Марженка была маленькая и худенькая, она пряталась за папину спину. Когда они карабкались на пригорки, она висела на его руке, вниз спускалась сидя, съезжала по грязи и хвое. От усталости они дошли до полного отупения, все стало им безразлично, но они лезли, шли, карабкались, перебирались вброд, и лишь иногда кто-нибудь кричал:
